Путь Абая. Книга первая - Мухтар Омарханович Ауэзов

В это время сзади Айгыз раздался спокойный, сдержанный голос Улжан. Она вошла в раскрытую дверь и уже довольно давно стояла у порога. Молча, сохраняя полное достоинство, выслушала брань Айгыз.

- Во имя Аллаха, перестань, жаным! Ради детей не нужно этого. Я их оберегаю, а ты даже детей не щадишь, - не повышая голоса, ровно говорила Улжан.

- Ладно! Ты бы лучше уж сразу пожелала мне, чтобы я умерла.

- Дорогая, прекрати! Лучше уходи. Никогда не буду даже поминать, что ты тут наговорила. Ради Аллаха, остынь, успокойся и уходи с миром, - все так же спокойно закончила Улжан.

Схватив за руку Смагула, Айгыз постояла некоторое время против Улжан, горящими глазами уставившись на нее, затем, так и не найдя, что сказать, быстро вышла из дома, таща за собой сына.

Улжан вздохнула, глядя вслед Айгыз, постояла немного, задумавшись, затем сняла верхнюю одежду. Достала огниво, высекла и раздула огонь и зажгла каменный светильник, стоявший на краю печи. Слабое красноватое пламя осветило комнату, и она увидела опечаленного Абая, сидевшего с нахмуренным лицом.

- Абайжан, что с тобою, сынок?

- Апа! Отчего киши-апа такая злая и сварливая? - спросил он, поднявшись с места и подходя к ней.

Сын спрашивал, как взрослый, вызывая мать на доверительный разговор. И хотя Улжан никогда никому не говорила подобного, но сейчас решилась открыть это сыну:

- Оу, сынок, соперницы всегда остаются соперницами. Это у нас всегда так. Мира между нами нет, и не может быть. Зализываем вечно незаживающие раны. И у меня тоже, когда я была младшей женой, накопилось в душе немало обид, о чем ты и знать не можешь.

Так говорила Улжан любимому сыну.

В эту минуту вошли, громко разговаривая, весело посмеиваясь, старший брат Абая - Такежан и мулла Габитхан. С их приходом в доме стало шумно и весело.

Абай был моложе Такежана на два года. Весельчак и балагур, семнадцатилетний Такежан дружил с муллой Габитханом и, хотя тот был намного старше, держался с ним вольно, словно ровесник, дружески подшучивал над ним. Потешался он над тем, как ученый татарин разговаривает по-казахски. Габитхан был еще довольно молод, несколько лет назад он бежал от царской солдатчины и появился среди казахов округа Каркаралы. Попал в один из аулов рода Бертыс, родственного с Иргизбаем. И в тот год, когда справляли тризну по Оскенбаю, отцу Кунанбая, молодого муллу представили ему и попросили, чтобы он взял его под свое крыло.

Несмотря на молодость, татарин Габитхан оказался изрядно образован, Кунанбай остался им доволен и после годового аса по Оскенбаю приблизил муллу, оставил жить у себя. У него был доверчивый легкий нрав, он был смешлив и остроумен, изысканно вежлив. Пришелся всем по душе, его любили и стар, и млад, уважали за ученость, разговаривали с ним почтительно, и только избалованный Такежан позволял с ним вольные шутки.

В доме старших матерей вечерами мулла Габитхан рассказывал из «Тысячи и одной ночи». Сегодня после вечернего чая он стал продолжать сказку о трех слепцах, которую начал рассказывать вчера. Но и в этот вечер ему не удалось закончить ее. Рассказ был прерван громким топотом подскакавшего к дому коня. Все обернулись к двери и стали гадать:

- Кто это может быть?

- Видать, очень торопится!

В дом вошел атшабар Жумагул.

Едва успев поздороваться, он начал в подробностях рассказывать о вчерашнем набеге на Токпамбет. У посыльного на левой скуле багровел рубец недавней раны. Он говорил громко, чтобы могла слышать старая Зере. Особенно азартно и увлеченно рассказывал он об избиении Божея, не скрывая того, какое это принесло удовлетворение ему самому.

Выслушав о расправе над Божеем, старая Зере не поверила своим ушам и переспросила, неужели и на самом деле его отстегали плеткой. Когда Жумагул охотно подтвердил свои слова, старшая мать сурово произнесла:

- Добродетель - самое ценное, что нам оставили предки. Божей единственный добродетельный человек среди вас. А вы все, видать, совсем потеряли совесть! И ты, дурень бестолковый, - как смеешь при детях об этом молоть своим поганым языком? Замолкни сейчас же, нечестивец!

Оттого ли, что Божея в этом доме уважали и почитали как благородного, близкого человека, или сила духа и властность старой матери смутила всех, - среди домочадцев воцарилась гнетущая тишина. Поступком отца восхитился - вопреки всему и всем - один только Такежан.

- Пусть знает, как ставить нам подножку! - сказал он. - Поделом ему!

Улжан гневно посмотрела на него.

- Замолчи, не злорадствуй! Упрячь зловоние своей души! -сурово оборвала она сына. - Достаточно и того, как обошлись с этим человеком другие.

При разговоре присутствовал старый чабан Сатай, прибывший вместе с Жумагулом. Сперва он молча слушал других, потом и сам вмешался.

Он рассказал, что днем, когда пас овец, видел человек десять верховых, подъехавших к мазару Кенгирбая. Среди них были Бо-жей, Байсал и Байдалы. Они помолились, долго стояли у могилы, потом сели на коней и уехали в западном направлении. Сатаю удалось поговорить с одним из отставших от группы джигитов. «Божей со своими людьми едет в Каркаралинск подавать жалобу на Кунанбая. По дороге они свернули на мазар Кенгирбая, помолиться духу предка», - сообщил тот.

Жумагул после новостей объявил о причинах своего внезапного приезда в аул. Назавтра Кунанбай тоже собирается выехать в Каркаралинск. Решил взять с собой в поездку Абая, Жумагула послал за сыном.

Новость была для всех неожиданной. Выслушали ее при полном молчании.

На следующее утро, ближе к полудню, все близкие и домочадцы вышли на улицу, чтобы проводить Абая в далекий путь. Жумагул держал на поводу крепкого буланого коня в серебряной сбруе, под нарядным седлом. Абай прежде всего подошел попрощаться к бабушке Зере.

- До свидания, бабушка, - он обеими руками бережно сжал ее маленькую сухую руку.

Зере приникла лицом ко лбу внука, прощально вдыхая запах все еще детской родной плоти, потом благословила его:

- Да хранит тебя Аллах! Да берегут тебя аруахи предков! Счастливого пути, родименький мой, Абайжаным!

Восклицая с грустью «Кош! Кош!», взмахами поднятых рук прощаясь со всеми остальными, Абай направился к коню. Поводья его теперь были в руке Улжан, она переняла их у Жумагула.

- Подойди сюда, сынок, - подозвала она. - Бисмилла... Бисмилла... - приговаривала она, поддерживая его, когда он садился на коня.

Абай вспрыгнул в седло, подобрал полы дорожного чапана и уже собирался тронуть лошадь, но тут Улжан