Путь Абая. Книга первая - Мухтар Омарханович Ауэзов

присутствующих были людьми из рода Бошан - это определялось по их особенной одежде и шапкам. Лишь изредка среди них виднелись чапаны людей из племени Дадан, тобыктин-цев, приехавших с Балхаша, да кое-где мелькали тобыктинского покроя овчинные полушубки, да красовались на иных головах островерхие тымаки племени Даганды из рода Керей.

О родовой принадлежности людей, собравшихся здесь, можно было судить не только по их одежде. Еще вчера Карабас показывал тавра на лошадях и разъяснял суть тавроклеймения, а сегодня Абай сам обходил двор, рассматривая на каждой лошади, привязанной к столбикам, ее родовое клеймо. Он теперь узнавал их: кони с тавром в два кругляшка, называемым «глаза», принадлежат родам Аргын и Бошан. А клейма в виде «рогатины» - на лошадях рода Керей. А вот тавро, называемое «черпак», - это на лошадях рода Найман. Абаю хотелось пройтись по всему двору, читая тавровые знаки на конских крупах, но тут родственники позвали его и стали сами входить в дом.

Жакип шел первым, он открыл дверь комнаты, где располагался Кунанбай. Войдя вместе, все четверо дружно отдали салем. За большим низким раскладным столом, облокотившись на подушки, сидели Кунанбай и Алшинбай. На приветствие они ответили сдержанно, едва пошевелив губами.

Пол большой светлой комнаты от порога до тора был застлан дорогими красными коврами. На стенах, как было принято в городе, висели меховые шубы, вышитые молитвенные коврики, изречения, написанные на ткани арабской вязью. Вдоль стен стояли металлические кровати, на которых высились груды пуховых подушек, висели шелковые занавеси пологов.

Вошедшие сели по обеим сторонам от Кунанбая и Алшинбая. Знатный гость говорил о чем-то, но при их появлении смолк и вопросительно посмотрел на Кунанбая. Тот без слов, лишь подав знак рукой, дал понять, что можно говорить дальше.

Алшинбай - полный, весь округлый, розовощекий, с белой бородкой, сидел, накинув на плечи лисью шубу поверх черного бешмета с короткими рукавами. Стеганая казахская тюбетейка, накрыв макушку, не могла скрыть его большой лысины. На висках под тюбетейкой кожа собиралась складками, на которых серебрилась уже заметно отросшая щетина... Он кивнул головой и, быстро оглянувшись на дверь, продолжил начатое:

- Баймурын хмурится, наверное, хочет показать, что он может обидеться.

Кунанбай с насупленным, недовольным видом обернулся к Алшинбаю. Тот со спокойным лицом внимательно посмотрел на Кунанбая и добавил:

- Баймурын сказал: «Говорят, что Кунанбай будет недоволен, если я приглашу в гости Божея. Но с каких это пор Тобыкты заглядывают в мои казаны? Мы угощаем кого хотим». Этим он попрекает и меня.

- А он что, в сговоре с ним? С чего это Баймурыну захотелось драться с помощью его соилов? - резким голосом произнес Кунанбай.

Юный Абай прекрасно понял, о чем идет речь.

Позавчера отец долго разговаривал с Алшинбаем и к концу разговора, вдруг рассердившись, произнес про Божея такие слова: «Пусть он лучше не строчит на меня ябеды, не старается меня подловить. Иначе тяжко ему придется. Я не успокоюсь и сделаю все, чтобы его в сером казенном кафтане отправили по сибирским каторжным дорогам». Переговоры между Божеем и Кунанбаем, - не переговоры, скорее, а взаимные угрозы и колкости, - передавали с одной стороны на другую Алшинбай и Баймурын, один из самых знатных казахов Каркаралинска. Сегодня Алшинбай пришел, видимо, рассказать о каких-то новых шагах противной стороны.

Однако для Кунанбая не новость, что Баймурын на стороне Божея. Алшинбай лишний раз подтвердил это. С Баймурыном Кунанбай и разговаривать бы не стал, ибо это не тот человек, которого можно назвать опасным противником. Пусть себе обижается, его обиды могут беспокоить Алшинбая, но не ага-султана. Да и сам Алшинбай не будет держать зла на него за то, в чем обвиняет его родственник Баймурын - между Кунанбаем и Алшинбаем связь более тесная и надежная, чем родственные отношения. Их многолетняя дружба, укрепленная сватовством, прошла через самые сложные испытания.

Поэтому, закончив с угрозой Баймурына, с разговора о котором началась сегодняшняя встреча, Алшинбай спокойно перешел к тому, чего с нетерпением ожидал Кунанбай.

- Сперва послушай, как ответил Божей на твои угрозы, потом обсудим остальное, - сказал Алшинбай. - А он сказал так: «Серый кафтан кроил не наш мырза, и еще неизвестно, кому в этом мире Аллах предназначит носить его». Баймурын или кто другой, - но кто-то явно настраивает и подстрекает Божея.

Услышав это, Майбасар и Жакип переглянулись, нахмурились сурово, как бы желая сказать: «Напрашивается этот Божей на новую беду...» Абая тоже волновало, что может ответить Божей на жесткие угрозы ага-султана, и услышав теперь его ответ из уст Алшинбая, юный Абай был поражен умным достоинством и смелостью Божея. И также он прочувствовал всю глубину его непримиримости, гнева и горечи.

Кунанбай поднял голову и, уставившись своим единственным глазом прямо перед собой, в окно, замер. Сероватое каменное лицо его застыло, стало мрачным, отросшая щетина придавала ему угрожающий вид. Но ни единым словом, ни звуком, ни жестом он не выдал себя. Всю свою непомерную злобу, ярость и клокочущую ненависть он затаил в себе, оставаясь неподвижным и непроницаемым. Вид его был настолько ужасен, что даже сват Алшинбай устрашился и невольно отвел глаза от лица Кунанбая. «Ну и кремень! Настоящий кремень! У него и сердце, наверное, из камня!» - подумал Алшинбай. Среди всех аткаминеров, с которыми ему приходилось встречаться, не попадались мужи с такой силой духа, с подобным самообладанием.

И все в комнате, не смея нарушить молчания Кунанбая, сидели, не издавая ни звука. И тут на пороге прихожей, бесшумно появившись в дверях, встал вестовой Карабас. Спокойным голосом доложил:

- Мырза, к нам майыр приехал.

Кунанбай не шелохнулся и при этих словах. Дверь широко распахнулась, в комнату вошел огромный, дородный, рыжеволосый майор. Вслед за ним семенил толмач, говорящий по-русски казах по имени Каска, невероятно худой, с торчащей козлиной бородкой, серенький и невзрачный.

Майор поздоровался за руку с Кунанбаем и Алшинбаем и, не взглянув на остальных, уселся на единственный стул, стоявший чуть в стороне от стола. Выпуклые голубые глаза майора немного косили. Вокруг губастого красного рта кудрявилась густая растительность усов и бороды. Коротко подбитый затылок состоял из двух мощных жировых складок.

Между собой казахское население не называло русских «майыров» по именам, удобнее было - по прозвищам, данным чиновникам из-за особенностей их внешности. Так, были «Красивый майыр», и «Жирный майыр», и «майыр Конопатый». У нынешнего же майора, весьма богато одаренного разными яркими особенностями обличья, было несколько прозвищ. Он был и «майыр Шапыраш», то есть