Путь Абая. Книга первая - Мухтар Омарханович Ауэзов

от кого-то, весело хохоча, спасаясь от погони, а тот, кто гнался за ним, во весь голос ревел от какой-то обиды. Плачущим оказался Смагул, брат Абая по младшей матери Айгыз, ровесник Оспана.

Абай сразу понял, что Оспан чем-то обидел брата, и, вскочив с места, поймал озорника. И только тут Смагул, настигнув обидчика, смог вцепиться в него. Оспан теперь был у себя дома, быстро обернувшись к Смагулу, он приготовился драться.

- Чего тебе надо тут? - громко завопил он и схватил братишку за ворот чапана.

Абай растащил их.

- Что он тебе сделал? - спросил у Смагула.

Смагул заревел еще громче, захлюпал носом.

- Кулжу мою... Красную кулжу мою украл!..

- Чего ты врешь? Когда это я украл? Ой, рева-корова!

И, кривляясь, подскакивая на месте, Оспан стал передразнивать брата: «Кулжу. кулжу мою украл! Вот дурак!»

Абай крепко ухватил его за шиворот, встряхнул и строгим голосом приказал:

- Ну-ка, отдавай битку!

Но Оспан, как всегда, изворачивался и противился:

- Врет он, никакой кулжи у него не было!

Не выпуская его, Абай начал обыскивать Оспана.

Оспан, неожиданно крутнувшись, вырвался из рук старшего брата и отскочил в сторону. Он подбежал к печи и, пряча руки за спиной, втиснулся в самый угол, встал за большой бадьей с бродившим верблюжьим молоком, шубатом. Видимо, он решил сопротивляться до конца и, в случае чего, готовился опрокинуть на старшего брата эту бадью. Абай разгадал его злонамерение и не стал тащить его из угла.

- Ну-ка, отдавай! Покажи руки! - приказал он братишке.

Тот еще дальше спрятал свои руки. И тут Абай неожиданно схватил Оспана за ухо и начал безжалостно крутить. Оспан завопил от боли и принялся ногой толкать бадью, стараясь опрокинуть ее на Абая. Но он не дал этого сделать. Оспану все же удалось сбросить крышку бадьи, и, продолжая оглушительно кричать, он мигом бросил красную бабку в сосуд с кислым молоком - только булькнуло. Подняв обе руки к лицу Абая, озорник закричал, вмиг перестав реветь:

- Смотри, смотри! Ойбай! Ничего нет! Где кулжа? Где? - И он снова притворно захныкал.

Абай не заметил, как кулжа полетела в молоко, но Смагул это увидел, быстро подскочил к бадье и, засучив рукав, по плечо запустил в шубат свою грязную руку, стал деловито шарить по дну бадьи. Теперь Абай рассердился на Смагула и, отпустив Оспана, намеревался схватить младшего брата, чтобы оттащить его от сосуда с шубатом. Но не успел - Оспан из-под его руки рванулся вперед, дал подзатыльника братишке, со злорадным хохотом схватил его за ворот и с головой окунул в кислое молоко. Тот так и не успел нашарить бабку, захлебнулся молоком. Фыркая и откашливаясь, он выдрал голову из бадьи и с новым ревом набросился на Оспана.

- Эй, дурак! Сукин сын! - крикнул он и добавил еще кое-что покрепче, недетское, оскорбляющее матерей.

Абай, в растерянности, онемел и остолбенел, затем рассердился не на шутку и принялся трясти за шиворот Смагула, приговаривая:

- Ах ты, щенок! Что ты сказал? Это кто же тебя так научил? Ты что, забыл, что мать Оспана тебе тоже приходится матерью, дурачок!

Оспану, зачинщику драки, от старшего брата тоже изрядно досталось. Оба мальчика, ревя во весь голос, разбежались в разные стороны. Оспан подбежал за утешением к бабушке и, рухнув на пол, уткнулся лицом в ее постель. Смагул побежал к себе домой.

Грязная, недетская ругань братишки ошеломила Абая, он никак не мог успокоиться. Растерянно стоял на месте, посреди комнаты. Вдруг снова услышал хнычущий голос Смагула. Голос приближался. К нему присоединился громкий возмущенный крик Айгыз, видимо, она тащила сына в Большой дом - разбираться. С грохотом распахнув дверь, ворвалась с улицы, втащила через порог Смагула, поставила его посреди комнаты.

- Нате вам! Разорвите на кусочки несчастного! Съешьте его! Вот он! Все налетайте! - закричала она и свирепо надвинулась на Абая.

- Киши-апа... - обратился он к младшей матери, невольно отступая..

Но Айгыз не дала ему говорить, поток обидных слов, не прекращаясь, исходил из ее уст.

- Что, силы некуда девать? Вас здесь четверо от одной матери, а он у меня один! Бьете слабого, беззащитного.

- Киши-апа, выслушай меня. Ты бы только знала, какими словами он ругается!

- Знать ничего не хочу! А ты сам - уже вырос, так и зубки свои показываешь? Тебе что - все дозволено? Кидаешься на него, потому что он сын соперницы твоей матери! Тебе нравится бить младших?

- Боже мой! Что ты такое несешь?

- Вот погоди, скоро с учебы приедет Калел, он тебе покажет, как бить маленьких! - речь шла о ее старшем сыне, который обучался в городской русской школе.

Они сошлись лицом к лицу, словно два аула, готовые вступить в бой друг с другом.

- Ойпырмай! Неужели это все, что ты можешь сказать мне, киши апа?

- Не пререкайся, прикуси язык! Знаешь ведь, что вы от старшей жены, байбише, а мои дети - от меня, токал. Поэтому и всякие унижения от вас, побои и пинки бесконечные.

Абаю стало дурно от всей несправедливости, злобы и грубости своей младшей матери. Потемнев от гнева, он едва владел собой, дыхание его пресекалось. Абай с трудом сдерживал слезы.

- Туу! Как ты можешь так? Перестань сейчас же! - гневно выкрикнул он и, жестоко обиженный на Айгыз, отвернулся к окну. Никаких слов для нее у Абая больше не осталось, ни плохих, ни хороших.

Старая Зере, наблюдавшая весь этот сыр-бор, но ничего не слышавшая по своей тугоухости, тем не менее разобралась во всем. Она увидела, как обижен и расстроен ее любимец Абай. Осторожно уложив на постель уснувшую малютку Камшат, старуха с трудом поднялась с места и, согбенная, опираясь на клюку, подошла к невестке.

- А ну-ка, прочь отсюда! - с неожиданной силой, зычно крикнула она. - Зачем пристаешь к детям, языком мелешь, сеешь раздор между ними! Выйди вон отсюда, пока цела!

Айгыз испуганно сжалась и отступила перед старшей матерью. Но, собираясь уйти, не преминула съязвить, зная, что старуха все равно этого не услышит:

- Загрызть меня хотите, топчете и унижаете из-за того, что я токал! Но ничего! Посмотрим, кто кого! Пусть только сам приедет завтра!

Это был намек на Кунанбая. Муж благоволил красивой токал, и она знала, что он не даст ее в обиду. Айгыз последние слова свои произнесла негромко, чтобы их мог услышать