Арабская романтическая проза XIX—XX веков - Адиб Исхак

— Это будет удобный случай показать лучшие свойства моего характера, — рассуждал вслух генерал, вытянувшись после заполненного делами дня на диване и раскуривая дорогую сигару. — Удобный случай, который явится, повинуясь воле германца. Созданный мною случай — слуга моих намерений… Любому глупцу станет ясно величие моей души, чистота помыслов. Я спасу Реза-пашу от смерти, чтобы он со своею дочерью впредь находился под моим покровительством и в моей власти. Всегда с этими турками…

Генерал замолк на полуслове. Но о конце фразы, так и не слетевшей с его губ, можно было догадаться, если принять во внимание его душевное состояние. Целиком овладевшее им недоброе возбуждение не сулило ничего хорошего «этим туркам».

Монолог генерала был прерван появлением денщика, почтительно застывшего в дверях.

— Шукри-бек, ваше превосходительство.

— Что ему нужно в такое время?

— Он говорит, что пришел по очень важному делу.

— Хорошо, пусть войдет, — отозвался фон Валленштейн после минутного колебания.

Появившийся на пороге Шукри-бек старательно отдал честь и, чеканя шаг, приблизился к генералу, даже не приподнявшемуся с дивана. На лице молодого человека ясно проглядывало плохо скрываемое волнение.

— Ну, что случилось, господин лейтенант?

Шукри-бек выбросил вперед руку, протягивая генералу полученную им из военного трибунала повестку.

— Что это? Вы, вероятно, забыли, что я не читаю по-турецки?

Шукри-бек развернул бумагу и прочел вслух.

— Ну, и зачем вы принесли ее мне?

— Я крайне надеюсь на ваше великодушие.

— Боюсь, тут вы заблуждаетесь.

— Я полагаюсь на вашу честь и справедливость.

— Вы виновны. И вина ваша состоит в нарушении воинских приказов. Ваше дело передано в высшую инстанцию.

— Но вы и есть та высшая инстанция, господин генерал.

— Я не занимаюсь мелочами.

— Мой случай не мелочь! Он касается вас, генерал.

— Похоже, вам известно о моих делах больше, чем мне?

Фон Валленштейн встал и направился к столу, стоящему посреди комнаты.

— О некоторых ваших делах — да, — услышал он ответ Шукри-бека, — не обо всех, конечно.

— Откуда такая наглость? — изумился фон Валленштейн.

— Прошу прощения, если это кажется наглым, но не трудитесь нажимать звонок раньше времени — я уйду немедленно, как только вы этого пожелаете. Но, надеюсь, мой рассказ заинтересует ваше превосходительство. У меня есть доказательства: зреет гнусный заговор, вас хотят убить!

При этих словах генерал подал незаметный знак денщику, который стоял возле двери; тот понял: господин желал, чтобы при этом разговоре присутствовал секретарь. Фон Валленштейн снова уселся на диван и жестом указал Шукри-беку на стул подле него.

— То внезапное горестное известие с Галлипольского фронта было невозможно скрыть — оно просочилось из военного министерства, из госпиталей и начало распространяться в городе. — Шукри-бек говорил сбивчиво, запинаясь от волнения. — Ходят слухи, что отряд наших солдат был уничтожен огнем своих же пулеметов и что одного из отважнейших офицеров расстреляли по приказу свыше — нет, ни военное министерство, ни верховное командование тут ни при чем, — а якобы по вашему приказу, генерал! Эту выдумку повторяют сейчас все, один редактор газеты даже собирается ее опубликовать — он показывал мне свою статью, перед тем как я пришел сюда!..

Шукри-бек сделал паузу, ожидая, что сейчас фон Валленштейн, который внимательно слушал его рассказ, спросит имя редактора. Но тот лишь попросил его продолжать.

— Теперь о Железном кресте… Говорят, что вы, господин генерал, наградили им османского офицера, который ослушался приказа старшего командира. Газетчики в это не верят, хотят докопаться до сути. Реза-паша уже прогнал двух корреспондентов, и в народе пошел слух, что генерал наградил Крестом брата, хоть тот и изменник, потому что пылает страстью к его сестре. Тот редактор в своей статье прямо на это намекает…

Снова Шукри-бек сделал многозначительную паузу, но генерал подал ему знак продолжать.

В этот момент в комнату вошел секретарь с бумагами и, извинившись, что помешал, подал их генералу. Фон Валленштейн бегло проглядел несколько страниц, черкнул что-то на обороте и вернул секретарю. Тот поклонился и вышел. Генерал повернулся к Шукри-беку.

— Я слушаю вас.

— А теперь обо мне. О моем деле, которое вы назвали мелочью… Так вот, говорят, что вина Шукри-бека не в неповиновении, а лишь в том, что он любит Джихан. Поэтому, мол, и отдано распоряжение отправить его на фронт. А стоило Шукри-беку попросить небольшую отсрочку — сразу под трибунал из-за того, что осмелился перечить великому генералу, который пожелал отправить его на верную смерть. Вот, мол, как поступают с нами наши союзники! Вот чего стоит благородство наших немецких хозяев!

«Поскорей бы секретарь выполнил мой тайный приказ», — подумал фон Валленштейн: этот турок начинал его раздражать. Хватит с него этой наглой лжи. Но каков подлец — не выполняет приказ да еще смеет являться к нему с басней о заговоре, которую сам же, трус и подлец этакий, сочинил! По его лицу видно, что он способен на любую низость и измену. Если кто-то и угрожает жизни генерала, то только этот молодчик. И что всего возмутительнее — пытается раздуть какие-то ничтожные слухи и запугать его, фон Валленштейна. Глупец!

Однако внешне генерал оставался спокойным и делал вид, что внимательно слушает.

— Ну довольно об этом, — бросил он повелительно. — Где свидетельства заговора? Я жду — начали, так договаривайте. Переходите к сути.

— Тот редактор, о котором я рассказал, уже давно строит планы против вас вместе с одним членом лиги «Единение и прогресс». И с ними еще третий — слепое орудие, убийца, которым они вертят как хотят. А статья — просто хитрость, чтобы сбить с толку, отвлечь внимание от того, кто совершит преступление.

— Что ж, благодарю за предостережение. Я приму его к сведению. А где же имена заговорщиков?

— Они здесь, генерал, в вашем распоряжении, но не забудьте и о моем деле — я не прошу о милости, а хочу только, чтобы со мной поступили справедливо… Несколько дней отсрочки перед отправкой на фронт. Если за такую просьбу нужно отдавать меня под трибунал или лишать должности, то…

— Я же сказал, лейтенант, что ваше дело меня никоим образом не касается. Я дал себе слово не вмешиваться в турецкое судопроизводство. Почему бы вам не обратиться к начальнику штаба?

— Но начальник штаба послал меня сюда!

Генерал уже мерил большими шагами комнату — его терпение было на исходе. Он кивнул денщику, и тот исчез за дверью.

— Вы, вероятно, хотите дать мне понять, что если я вмешаюсь в ваше дело, то это и будет цена, за которую вы откроете мне имена заговорщиков?

Лицо Шукри-бека просияло от радости.

— Именно так, господин генерал! — воскликнул он, вскакивая с места.

Последовало