Арабская романтическая проза XIX—XX веков - Адиб Исхак

милая красавица, — протянул генерал, до боли стискивая нежную руку своей гостьи, — но позволю себе напомнить о том, что вы делали в эти дни. Сперва вы отправились к военному министру, и тот через секретаря сообщил, что не может принять вас. Еще он рекомендовал держаться подальше от политики и ограничиться работой в госпитале. Потом вы поехали в Высокую Порту, к министру внутренних дел, но не смогли к нему проникнуть. В коридоре, когда вы шли к выходу, с вами заговорил некий турок, ваш соотечественник, и посоветовал закрыть лицо покрывалом. На улице перед зданием Порты несколько юношей шумно приветствовали вас, но живо успокоились, когда за них взялась полиция. А на следующий день, надев покрывало, вы поехали в Йылдыз. Но и его величество ничем вам не помог, а только посоветовал уповать на волю божию. Однако, вопреки его совету, вы пришли теперь за помощью ко мне. Ну, теперь вам ясно, моя красавица, что я знаю обо всех ваших поступках?

Джихан стало страшно: этому человеку известен даже ее разговор с султаном, — как же широк должен быть круг его осведомителей! Его хитроумие поистине необычайно. Вначале он лишь играл с нею, вызывая на откровенность, чтобы потом ошеломить, дать понять, что знает про нее все. Джихан вдруг показалась себе ничтожной рядом с ним, ощутила себя во власти фон Валленштейна, вернее, той могучей немецкой воли, которая господствует над обстоятельствами.

— Но я же признаю, что ошибалась! — воскликнула она.

— По-моему, вы никогда не ошибаетесь. И никогда не извиняетесь за свои ошибки — тут, кстати, у вас некоторый долг передо мной.

— О каких извинениях вы говорите?

— Разве я не писал, что собираюсь вас навестить?

— Но я была в то утро в госпитале, я не могла пренебречь своими обязанностями. Неужели отец не передал вам мои извинения?

— Поведение вашего отца совершенно несовместимо с достоинством знатного османа!..

— И поэтому вы его арестовали, не так ли? — быстро спросила Джихан, вдруг проникая в глубину мыслей генерала.

— Вы ошибаетесь. Я не из тех, кто унижается до мести.

— Но я угадала. Кажется, генерал, я поняла ваши мысли! Однако таким путем вы ничего не добьетесь ни от меня, ни от моего отца.

Генерал взял руку Джихан в свои ладони, не обращая внимания на гнев, вспыхнувший в ее глазах.

— Я рад, что мы наконец-то подошли к главному. Позвольте же не отвечать на ваши напрасные упреки, а вместо этого просить вас стать моей женой.

— Это невозможно! — воскликнула Джихан, вырывая руку.

— Невозможно? — удивленно повторил генерал. — Почему же?

— Я не могу выйти замуж за христианина.

— Вам не к лицу подобные предрассудки.

— Но это так. Я твердо знаю, что турецкая женщина не будет счастлива, если выйдет замуж за христианина.

— Даже вы?

— Я всего лишь турецкая женщина, — в тихом голосе Джихан слышалась насмешка.

— Пусть так, но ведь вы стоите выше своих соотечественниц — у вас европейское воспитание, вы впитали в себя нашу культуру! Дорогая Джихан, будьте же благоразумны! Вам известно, как я люблю вас, преклоняюсь перед вами. И вы знаете также, в каком восхищении я от вашего народа, как уважаю его обычаи. Поэтому я мечтаю жить в этой стране, стать ее другом. Я готов откликнуться на ваш чистосердечный призыв — я приму ислам, и мы будем вместе трудиться на благо турецкого народа. Если вы только пожелаете, наш брачный союз скрепит мусульманский шейх.

— Не будем сейчас говорить о браке.

— О чем же тогда?

Джихан медлила с ответом.

— Я пришла к вам по делу моего отца и двоюродного брата, и только за этим, — наконец сказала она.

— Делом вашего двоюродного брата занимается другое лицо. А вашему отцу можно было бы помочь… Вы, верно, не знаете, что, если бы не я, ваш отец давно попал бы в когти врагов. Ему вменяют в вину опасную политическую интригу, но я воспрепятствовал тем жестоким мерам, которых требовали многие.

— Что же теперь?

— Поверьте мне: ваши заботы — мои заботы… Однако вы почему-то упорствуете, таитесь от меня, сами себе противоречите. Ведь вы говорили, что не сможете выйти замуж ни за кого из сынов вашей нации. А теперь отказываетесь и от моего предложения.

— К сожалению, я должна отказаться.

— Вы притворяетесь!

— Клянусь Аллахом, нет! Я искренна в своих словах!

— Ни за турка, ни за европейца? Что за упорство!

— Не мучьте меня! Я уже была замужем, решиться на второй брак выше моих сил. Вольный ветер — вот мой избранник!

— Вы играете словами и уходите от ответа!

— Я говорю правду. Верьте мне, не сомневайтесь в моем чистосердечии.

— Но если бы я вам поверил, дорогая Джихан, мне пришлось бы просить вас стать моей любовницей!

Слово «любовница» поразило слух Джихан, подобно удару грома. Любовница немца, его содержанка! Что за слово — кровь вскипает в жилах, если вдуматься в его смысл. «Неужели это итог моих стремлений? — думала Джихан, испепеляя генерала взглядом. — Продажная женщина…»

Однажды она ускользнула от похожего рабства, бросила, прокляла эмира, своего мужа, и его позолоченный дворец. А теперь этот немец… Он предлагает ей те же оковы, а с ними еще и позор в придачу! Во время беседы ее не раз тянуло напрямик сказать генералу, что единственное, чего она от него желает, — это иметь ребенка. А бракосочетание по христианским или по мусульманским обрядам не имеет смысла, потому что ни один из них не сможет принять веру другого, не покривив душой. Брак был бы не более чем формой, обличьем, ступенькой на пути к ей одной известным целям. Так казалось Джихан, в этом надеялась она найти свое счастье. Меж ней и фон Валленштейном осталось бы воспоминание о священной близости, хотя и столь краткой. Но стать любовницей, содержанкой — никогда!

Она вскочила с дивана, лицо ее пылало гневом.

— Нет, генерал, я не так презираю брак, как вы думаете, — произнесла она, глядя ему в глаза.

— То, что я предлагаю, и есть свободный брак в европейском духе, — пожал плечами фон Валленштейн.

— Я мыслю свободу брака по-иному, — Джихан не сводила с него взгляда. — Жаль, что вы не поняли меня, генерал. Ваше предложение не делает чести ни мне, ни вам, оно оскорбительно. Вы разбили мою веру в вас, в немецкую честность, разбили жестоко, непоправимо.

— Но если я не подхожу вам как муж, — возразил фон Валленштейн, вставая с дивана и закладывая руки за спину, — то почему бы мне не быть вашим другом? Если вы не хотите быть моей женой — почему бы вам не стать любовницей?

— Я надеялась, генерал,