Алина и Валькур, или Философский роман. Книга вторая - Маркиз де Сад

«Друзья мои, вперед! — сказал Бригандос. — Вот она возможность сделать добро, нам ведь по большей части приходится творить зло».

Подбежав к женщинам, мы предложили им отбросить страх и поведать нам причины охватившего их отчаяния.

От волнения несчастные не могли произнести ни слова; продолжая проливать слезы, она указали нам рукой на трех всадников, скакавших прямо по колосьям спелого хлеба; мы увидели ломающиеся стебли, разлетающиеся в стороны зерна; в считаные минуты плод трудов целой семьи, источник ее самых радужных надежд, подвергся полному уничтожению...

«Благородный сеньор, — вымолвила, наконец, одна из женщин, обращаясь к нашему предводителю, причем речь ее часто прерывалась всхлипываниями, — поле принадлежит моему отцу; нас в семье пятнадцать душ, и урожай позволяет нам питаться в течение года... Этим летом по воле Неба у нас уродился богатый урожай; отец даже собирался отложить некоторую сумму, чтобы выдать замуж мою младшую сестру — вот она, стоит рядом, — но увы, несчастный старик теперь должен будет отказать себе в этой радости... Вот уже три дня подряд всадники, которых вы сейчас видите, скачут галопом через наше поле. Благородный сеньор, перед вами гарцует наш кюре со своим викарием и ризничим; четыре свирепых урагана за одно лето не смогли бы нам нанести такого страшного ущерба».

«Но зачем они это делают?» — спросил Бригандос.

«Один из прихожан, — продолжала рассказывать женщина, — чей дом виднеется там, в долине, несколько дней тому назад тяжко захворал; он, конечно же, послал за священником, а тот, желая как можно скорее прибыть к постели умирающего и надеясь получить от него по завещанию кругленькую сумму, поскакал через наше поле, вместо того чтобы добраться до места по главной дороге. Священник боялся опоздать, чтобы больной не умер без отпущения грехов; прямой путь, по его словам, позволил ему сберечь едва ли не час. Позавчера больного приготовляли к христианской кончине, вчера соборовали, а сегодня, сеньор, нас разоряют неизвестно по какой причине».

Обе несчастные женщины снова залились горькими слезами. Священник, между тем, стремительно мчался и почти поравнялся с нами. Когда расстояние между нами сократилось до тридцати шагов, разъяренный Бригандос, угрожая всаднику смертью, приказал ему остановиться. Святой отец, не обращая внимания на крики Бригандоса, на полном скаку извлек из кармана штанов маленький жестяной ящичек; викарий, распевая какие-то молитвы, обогнул своего начальника, а ризничий огласил окрестности звоном колокольчика. Не останавливаясь ни на секунду, троица продолжала утюжить поле.[28]

«Клянусь бородой Люцифера! — вскричал Бригандос, от гнева потерявший свойственную ему сдержанность. — Стойте, наглецы, стойте! Не то вы все трое ляжете в землю под теми же самыми колосьями, так безжалостно уничтожаемыми вами!»

«Нечестивец, — крикнул Бригандосу святой отец, — разве ты не видишь, что я везу причащение Божье?»

«Вези с собой хоть самого дьявола, — отвечал ему предводитель, — но дальше тебе пути нет, или я распорю тебе брюхо».

Наши люди бросились к всадникам, так что те вынуждены были остановиться. Обе женщины стояли поблизости, не понимая, чего добивается Бригандос.

«Патрон, — сказал цыган, услужливо помогая священнику спешиться, — почему, намереваясь причастить больного, вы травите урожай у здорового человека? Разве здесь нет других дорог? Нельзя ли было обогнуть это поле?»

«Как, погубить душу умирающего ради нескольких зерен пшеницы?»

«Знай же, тупоумный негодяй, — вскричал Бригандос, схватив за воротник священника, — даже самый чахлый колосок, которым по воле природы питаются эти несчастные крестьяне, в тысячу раз ценнее хлебных идолов, спрятанных у тебя под рясой; между прочим, почитаемые тобой божки изготавливаются из хлеба, и ты, уничтожая зерно, прерываешь существование божественной субстанции!»

«Наглый богохульник!»

«Оставим комплименты; я встал на вашем пути вовсе не для того, чтобы выслушивать похвалу. Немедленно возмести убытки, которые ты за три дня нанес этим добрым людям; видишь, они проливают слезы, и в них — твоя вина; попробуй теперь утверждать, что ты служишь Господу».

«Возместить убытки, мне?»

«Да, дьявол тебя побери, надо рассчитаться».

«Но чем?»

«Вам троим надо выложить сто пиастров, именно так я оцениваю урон, нанесенный этим крестьянам».

«Сто пиастров! Да такой суммы не сыщется во всем приходе».

«Сейчас проверим», — сказал наш предводитель, приказав окружающим следовать его примеру.

Затем он пошарил у священника под сутаной и извлек на свет жестяную коробочку.

«О, какая драгоценность, — произнес Бригандос, отбросив коробочку от себя шагов на сорок, — за нее я не дал бы даже одного мараведи».

Стащив со священника штаны, предводитель обнаружил тщательно спрятанный кошелек из кожи. Повернувшись к своим товарищам, он предоставил священнику возможность прикрыть одеждой оголеные части тела.

«Дети мои, — сказал Бригандос, — посмотрим теперь, сопутствовала ли и вам удача. Сложим все изъятые деньги».

Когда три кошелька были опорожнены и мы подсчитали монеты, выяснилось, что, помимо штрафа, объявленного нашим предводителем, святые отцы располагают лишними десятью пиастрами.

«Подойдите ко мне, славные женщины, — подозвал к себе плачущих крестьянок Бригандос. — Держите: цыганский трибунал присудил вам эти деньги в возмещение понесенных убытков».

«О сударь, сударь! — запричитали женщины, орошая слезами благодарности руки нового Соломона. — Увы, мы вполне довольны, однако священник, которого вы только что оштрафовали, — человек недобрый; стоит вам покинуть наши места, как он отберет деньги, доставшиеся нам по справедливости».

«Отберет? Да мои люди останутся здесь еще на две недели; мы никуда не уходим, — обратился Бригандос к священнику, — и если ты задумал совершить подлость, злодей, я заставлю тебя сожрать твои собственные яйца, поджаренные на вертеле. На, держи оставшиеся деньги, ведь я не полицейский. Друг мой, у меня существуют иные источники доходов; забирай остаток, говорю тебе я, подними с земли своего божка, садись на кобылу и не думай, что я помешал тебе сотворить доброе дело, ведь ты по своей глупости причинил людям немалое зло; добро оказалось сомнительное, а убыток — очевидный. Друг мой, пойми, так называемое добро должно приносить пользу, а если бедная крестьянка прольет хотя бы слезинку, ни о какой пользе не может быть и речи».

Сконфуженный священник, возможно, за всю свою жизнь не произносивший подобной преисполненной философии проповеди, побежал искать свой ящичек. Между тем, пока длились переговоры, на поле разыгралась весьма забавная история. Одна из женщин, повинуясь неким естественным позывам, укрылась среди колосьев, дабы справить нужду со всеми удобствами, не нарушив притом правил приличия. По случайности или по злому умыслу, злосчастный ящичек, упавший как раз туда, раскрывшись при падении на землю, принял в себя избыток того, что содержалось