Монстросити. Панктаун - Джеффри Томас

Четыре белых пацана лет пятнадцати за столиком неподалеку пристают к молодой маме-чум, сидящей по соседству. У нее малыш в детском креслице, и она пытается игнорировать сексуальные комментарии на свой счет, но я вижу на ее лице затаенный страх. Малыш смеется, сжимая в кулаке жареный корень дилки. Один из молодых людей расстегивает ширинку и ласкает себя под столом, воркуя фальцетом, чтобы привлечь внимание женщины, но у него ничего не получается. Я продолжаю гадать, где же охрана, даже когда уже осознаю, что подлетаю к их столику и нависаю над парнями. В своем новом пальто я ощущаю себя черным столпом.

Они вполне могут быть вооружены. Вероятно, так и есть. А я нет. Один из парней поднимает на меня взгляд, затем легонько толкает локтем соседа. Теперь они все смотрят на меня. Согласно одному из последних веяний моды, все четверо этих уникумов носят футболки с увеличенной фотографией соответствующего их полу органа в состоянии набухания. И вот на такие вещи родители дают деньги. На парнях серые спортивные куртки, лишь чуть-чуть различающиеся оттенками. Все четверо выбриты наголо, если не считать макушек – тонзура наоборот, – еще одна причуда. Все четверо слишком высокие, слишком стройные, черты их лиц слишком идеальные, слишком ровные и самодовольные. Жуткий рисунок, вроде тех шести розовых шариков жвачки. В клетках города прячется болезнь. Рак, который распространяется даже на такие ничтожные организмы, как эти.

Краем глаза я вижу, что юная мать тоже смотрит на меня. Не знаю, что собираюсь сказать, но готовлюсь к тому, что оскорбления и высокомерие прольются на меня. Что парни выступят слаженно.

Но они не выступают. Один что-то бормочет другому, и все они опускают взгляды на остатки еды. Собирают свои напитки. Затем действительно встают, но без насмешливых возгласов или враждебности. При своем нескладном росте парни кажутся поникшими, они шарахаются и от меня, и от испуганной матери. Не глядя на нее, ухожу и я, смущенный по какой-то неведомой причине.

Парни испугались меня. Почему? Потому что я взрослый? Я уже упоминал, что у меня есть подлый прищур, который, несмотря на мое худощавое телосложение, полагаю, защищал меня от лишних нападок. Но только ли в этом дело? Нечто неуловимо большее, что эти животные уловили интуицией зверей джунглей. То, что я убивал людей? То, что я готов и дальше убивать? То, что я на войне? Или даже то, что я нагружаю себя знаниями, а знания – это сила, и сегодня я использую эту силу в чем-то, что можно сравнить только с магией?

Мне не стоит забивать себе голову, но, с другой стороны, очень даже стоит. Совсем другой походкой пересекаю ресторанный дворик и возвращаюсь в торговый центр. Я должен почувствовать власть. Должен верить в свои силы. Должен ощущать, что способен сделать все необходимое.

Узнав о громадности Внешних богов, я осознал ничтожность человечества во Вселенной. Мы для них как амебы. Однако и один-единственный сперматозоид способен зажечь искру жизни. Микроскопический вирус способен разнести губительную чуму…

Я – одинокая клетка-убийца, вторгшаяся в тело Уггиуту. Именно я теперь – рак.

* * *

Нахожу мужской туалет в крупном универмаге, мне кажется, в них меньше хулиганов и опасных наркоманов, чем в обычных туалетах торгового центра. К тому же предпочитаю кабинки писсуарам и всегда запираю дверь. Возможно, именно эта паранойя, уже заложенная в моей натуре, и отвечает за полет фантазии, образный бред… за внезапное беспокойство, с которым я смотрю под ноги, широко расставленные по обе стороны от испачканного основания унитаза.

Внезапно у меня возникает впечатление – нет, осознание, – что количество маленьких цветных плиток на полу под моими подошвами имеет отношение к моей жизни. Точнее к моей смерти. Их количество что-то значит… то ли месяц, то ли день, то ли год, когда я умру. Возможно, их прибавленное число – это возраст, в котором меня не станет. Не понимаю, что именно означает это послание, знаю лишь то, что оно есть. Это сообщение не отправляли, оно было рядом всегда и везде. С тем же успехом я мог бы обнаружить его в количестве жилок на древесном листочке. Но сейчас оно всплыло здесь, благодаря контакту ног с этим полом.

Мне страшно сдвинуться с места, будто я стою на краю пропасти, будто, пошевелившись, увижу фотографию самого себя, иссохшего и серого на больничной койке. Или избитого и окровавленного уже завтра.

Осторожно подняв взгляд к потолку, заканчиваю свои дела и спешу покинуть туалет, который внезапно пугает своей пустотой. Уходя, я не смотрю на пол и даже не гляжу в длинный ряд зеркал над раковинами, из страха перед тем, какие еще тайны и пророчества могут проявиться в количестве моих ресниц или складках на беспокойном лбу.

* * *

Из маневрового вагона, мчащегося по надземному тросу, я вижу размытый город, проносящийся мимо, словно исполинская приливная волна из расплавленного бетона из стали, камня и керамики. Внутри вагон разрисован граффити, будто яркими и уродливыми – внезапно ставшими осязаемыми – мыслями бесконечных пассажиров. В воздухе витает зловоние. Пот, моча, дешевый одеколон и духи, грязные волосы и грязная одежда, нечистоты, черные зубы и гниющие от болезней и наркотиков тела. Все мы разлагаемся, даже я. Стою впритык к незнакомцам, чьих лиц избегаю, разве что, украдкой бросая взгляды на собственное отражение в окнах, вижу, как они украдкой бросают взгляды на меня. Хоть мы и прижаты друг к другу, вдыхаем молекулы, из которых состоят наши ароматы, фактически поглощаем друг друга, кажется, нас связывает лишь это отраженное расстояние, когда мы смотрим на других по ВТ и в кино, очарованные друг другом, но всегда разделенные. Разобщенные в этой запутанной связи.

Я держусь за поручень над головой и изо всех сил стараюсь устоять на ногах, но слегка кренюсь, когда вагон подъезжает к платформе. Поворачиваюсь, чтобы сойти, и вижу впереди калианца, которого несет плотный поток пассажиров. Калианец оглядывается на меня. Его тюрбан красный, а не синий; это один из умеренных сарикианских калианцев, как Зокса, соседка Салит.

Но все же он оглянулся через плечо и, кажется, посмотрел мне прямо в глаза.

Я пытаюсь протиснуться вперед, но не могу вклиниться глубже в толпу. Когда мне удается спуститься на платформу и оглядеться по сторонам, никаких калианцев уже