Монстросити. Панктаун - Джеффри Томас

– Нет, – настойчиво шепчу я, стараясь ее успокоить, – позволь мне закончить это для тебя, детка…

Салит не отпускает мое запястье.

– Хватит, – выдыхает она, – я все… Я кончила…

– Уверена? Кажется, ты могла бы еще…

– Это пугает. Боюсь, что просто упаду.

– Салит, нет… позволь мне закончить для тебя.

Но она не отпускает мою руку.

– Когда-нибудь потом. Не сейчас, Крис. Это было здорово… Я кончила. Я все. Пока мне хватит.

– Ты рискуешь жизнью на улицах и боишься позволить…

– Тсс, – умоляет она, и, кажется, ее обсидиановые глаза наполняются влагой. Я понимаю, что никогда раньше не видел ее плачущей. – Для меня это сложнее, чем ты можешь представить, Крис. Мне трудно быть влюбленной в мужчину не из моей культуры. Трудно бороться с тем, чего от меня ожидают.

Я обнимаю ее. Прижимаю к себе. Убираю ее волосы, чтобы уткнуться носом в ухо.

– Понимаю, – произношу успокоительно. – Пожалуйста, не бойся. Пожалуйста, не бросай меня.

Она обнимает меня в ответ. Крепко. Но ничего не говорит.

* * *

Не знаю, нужно ли мне придерживаться какой-то последовательности. Не знаю, какую часть Елены Дарлум выложили в городе первой. Могу доверять только своей интуиции, и та приводит меня к каменной скамье посреди вымощенной булыжником пешеходной улицы Салем, в самом сердце старого города чум, в центре Панктауна. Я сижу на скамейке, где нашли лишенное головы, конечностей и сердца туловище Елены. Пятна от него не осталось, но перед моим мысленным взором стоит ее изуродованное тело. Помогает то, что у меня с собой фотографии, распечатанные на компьютере и сложенные в глубокий карман пальто.

Для согрева есть горячий горчичный напиток, купленный у уличного торговца. Напиток чум, не такой популярный, как несколько лет назад, но мне он иногда все еще нравится. Сейчас, с наступлением осени, воздух становится прохладнее (после такой долгой жизни на нижнем уровне меня это слегка ошарашивает). Небо напоминает внутреннюю сторону морской раковины. Сегодня я купил новое пальто – наряд респектабельного бизнесмена, длиной до колен, черное, на ощупь похожее на замшу. В нем, если понадобится, можно спрятать обрез. Денег становится все меньше. Сейчас я просто-напросто не могу искать какую-нибудь прозаическую работу. Я гадаю, сможет ли Салит одолжить мне денег, и отбрасываю эту мысль, злясь на самого себя. Хватит и того, что у меня нет работы, я хочу, чтобы Салит продолжала меня уважать. Как скоро она начнет считать меня ленивым, апатичным бездельником? Как я уже думал раньше (с ужасом), если случится худшее, то разыщу отца (под боком) или мать в Миниозисе. Я мог бы доехать до соседнего города на автобусе или подземке.

У меня есть и другие распечатки – с диаграммами, символами из «Вен Древних». Бальзамом для губ копирую один из них с лежащего у меня на коленях документа, порыв ветра шелестит краями страницы. Я рисую символ на грубом камне, где лежала Елена, обезображенная, неузнаваемая, превращенная в кусок мяса. Нейтрализую любое заклинание, наложенное здесь жертвой. Закрываю одно из окон, которые открывают мои враги. Понятия не имею, кто они. Думаю, они и сами не всегда знакомы друг с другом. Знаю только, что есть те, чьи цели противоположны моим. Сперма калианца внутри разорванной оболочки Елены. Следовательно, кто-то из моих врагов – калианец.

Восковой налет рисунка едва заметен. Видимо, не имеет значения, размажут ли его, сотрут или смоют водой. Важно не художественное средство, а форма, которой оно дает существование. Ее явно не так просто уничтожить. Она проникает в сами атомы камня.

Прежде чем рисовать символ, я кладу ладонь на этот камень, будто на надгробье.

«Ох, Елена. Надеюсь, не я втянул тебя во все это».

Закончив, закрываю свою импровизированную ручку. Встаю, допиваю долгожданный горячий напиток, выбрасываю стаканчик. Засунув руки в карманы нового пальто, иду к станции подземки. Сегодня мне нужно сделать еще семь остановок.

В вестибюле обшарпанного многоквартирного дома, где обнаружили красивую, стройную правую ногу с накрашенными оранжевым лаком ногтями, я провожу бальзамом для губ по стене у самого пола. Заканчиваю и выпрямляюсь как раз в тот момент, когда по лестнице спускается чернокожая женщина. Она бросает на меня подозрительный взгляд. Я улыбаюсь и наношу немного бальзама на губы, ведь тот у меня в руке и вполне безобиден (по крайней мере, для непрофессионала, не знающего о его более впечатляющем применении). Когда женщина выходит на улицу, я с гримасой вытираю губы рукавом. Никогда не пользуюсь бальзамом.

Я рисую восковое граффити на витрине банка. На подоконнике нашли левую ногу Елены. Интересно, сколько людей прошло тогда мимо, лишь мельком бросив на нее взгляд, как сейчас смотрят на мой «акт вандализма».

Символ появляется на крышке почтового ящика, внутри которого почтальон, без сомнения, придя в ярость, обнаружил левую руку без оплаты отправки.

Пришлось поездить, чтобы добраться до отдаленных точек. Никогда прежде я столько не ездил по городу за один раз. Отправился в путь утром, а сейчас уже полдень. Не решаюсь зайти в пекарню, на витрине которой рисую символ, изгоняющий призрак отрубленной правой руки, хотя запахи оттуда идут заманчивые.

Возвращаюсь в центр города по старой маневровой линии, искрящейся на натянутом кабеле. Пока жду автобуса, чтобы добраться до следующей точки с распечатанной карты в моем кармане, решаю убить час в торговом центре «Канберра», купить в ресторанном дворике дешевый ленч.

С террасы второго этажа смотрю на проходящих внизу людей – все равно что наблюдать за микроскопическими организмами, проплывающими по предметному стеклу. В бурлящих массах с притворной значимостью сплетаются мимолетные узоры разноцветных одежд и волос. Или это издевка? Я смотрю на мозаику напольного покрытия, затем перевожу взгляд себе под ноги. Как же выбирали этот дизайн из матово-белых плиток, между которыми виднеются вкрапления аквамаринового цвета? Сознательно? Неосознанно? Напоминает чешую какого-то огромного зверя, который отдыхает, пока мы разгуливаем по его спине, ожидая, что он вот-вот вскочит и стряхнет нас.

В ресторанном дворике сажусь за жирный и липкий, усыпанный крошками стол с подносом, полным плохой китайской еды. Потягивая горячий кисловатый суп, разглядываю гигантский автомат с жевательной резинкой у дальней стены, рядом с детскими аттракционами. Огромные шарики разноцветной жвачки внутри гигантского шара. В нижней левой части этой сферы, которая маячит планетой в космическом пространстве, неровный ряд из шести розовых шариков. Шесть шариков жвачки, соприкасающихся друг с другом. Закон средних величин? Случайность? Такая мелочь. Но в моем нынешнем душевном состоянии она приобретает зловещий оттенок. Шесть зловещих розовых шариков, словно