Сеньора - Жозе де Аленкар

Дамы настаивали, желая взять реванш за то, что Аурелия вынуждала их танцевать; девушки хотели посмеяться над ней, кавалеры – увидеть, как развеется ее очарование, когда она станет вальсировать.

– Не нужно революций! Я согласна танцевать, – сказала Аурелия, нежно склонив голову.

Направляясь к стоявшему рядом Сейшасу, которому Лизия помешала удалиться, она решительно взяла мужа под руку и позволила ему вывести ее в центр залы.

– Зачем вы себя принуждаете? Если вы не желаете танцевать, не делайте этого; я скажу, что от танца отказываюсь я, – обратился к Аурелии Сейшас, понизив голос.

– Поступить так мне не позволяет гордость. Теперь вы понимаете, как важны для женщины вопросы чести? – ответила Аурелия тоже вполголоса.

– В это момент – нет, не понимаю.

– Посмотрите, как Лизия радуется моему неумению танцевать вальс, как она ждет моего фиаско! Думаете, я боюсь? – Ее голос зазвучал более резко. – Нет! Мне не бывает страшно!

Аурелия положила ладонь на плечо Сейшаса и, сделав грациозное движение, легкое, как трепет крыльев бабочки, встала перед мужем, позволяя ему опустить руку на ее нежную талию.

Хотя Сейшас и Аурелия были женаты уже полгода, это был первый раз, когда рука мужа коснулась талии жены. Поэтому неудивительно, что и он, и она почувствовали трепет в тот миг, когда соприкоснулись друг с другом, подобно звеньям одной цепи.

Изящная пара легко кружилась в такт пленительной музыке, и все вокруг любовались ею; все, кроме Лизии, кипевшей от злости при виде того, как Аурелия, которую она хотела опозорить, торжествует, вальсируя грациозно и легко, точно сильфида.

В тот вечер Аурелия была одета в платье из золотого тюля, словно сотканное из солнечного света. В кружении танца воздушные волны подола и рукавов ее платья, один из которых обнажал ее руку, лежавшую на плече Сейшаса, с легким шелестом плыли, словно облака, освещенные солнцем, отчего казалось, что танцующая пара объята сиянием, подобным утренней заре. Танцуя, Аурелия и Фернандо словно парили в небесах.

Голова Аурелии была гордо поднята, ее лицо, обращенное к мужу, приобрело торжествующее выражение, которое показалось бы неуместным на лице другой женщины, но ее чертам придавало неотразимое очарование, подчеркивая ее ослепительную роковую красоту.

Никогда прежде, ни на холсте, ни в мраморе, не был запечатлен столь обольстительный и возвышенный образ, который нашел воплощение в облике этой прекраснейшей женщины.

С первыми звуками вальса Аурелия начала быстрый прерывистый диалог:

– Я не могу вальсировать медленно!

– Тогда ускорим шаг!

– У вас не кружится голова?

– Нет, с ней все в порядке.

– А с сердцем?

– Оно давно умолкло.

– Со мной все иначе.

– Что ваше сердце?

– Не дрогнет никогда.

Девушка продолжила говорить короткими фразами:

– Но вот что странно… во всем я отличаюсь от других!.. Когда танцую медленно… кружится голова… и все плывет вокруг… Когда же быстро – нет… все словно исчезает… не вижу ничего… и вот тогда… Я танцевать люблю! Не устаю нисколько!

Они приблизились к оркестру, и тогда Сейшас сказал дирижеру:

– Ускорьте темп!

Дирижер взмахнул палочкой, давая знак музыкантам.

– Быстрее! – воскликнула Аурелия.

Смычки еще чаще стали ударять по струнам.

– Еще быстрее! – приказала Аурелия.

Смычки взметнулись в воздух. Инструменты затрепетали, теперь производя не гаммы, а стремительные каскады звуков. Это был уже не вальс Штрауса, а музыкальный вихрь, напоминавший вдохновенные сочинения Листа.

Блистательная пара танцевала в такт музыке, в то время как все остальные, конечно же, не успевали за неудержимым потоком звуков и продолжали танцевать в привычном для себя ритме. Аурелия и Сейшас кружились в вихре танца так быстро, что ни одному взгляду не под силу было уследить за их движениями.

Аурелия прикрывала глаза, опуская длинные пушистые ресницы, которые касались ее шелковой кожи и затеняли ее лучезарный взгляд, блестевший, подобно мерцанию звезд.

Вальс – дитя туманов Германии, танец белокурых северных валькирий. Наверное, в небесах над теми холодными краями, которые покрыты снегом, ласково сверкающим на солнце, разлиты умиротворение и целомудрие, которые смягчают сердца. Наверное, отправляясь на бал, жители плодородной Германии приобретают расположение духа, противоположное тому, с которым они маршем идут на войну, и отличное от того, которое свойственно им, когда во время пиров пиво бежит по их венам вместо крови.

В северных странах вальс удостоен чести быть салонным танцем. Однако на других широтах его стоило бы танцевать только во время народных гуляний, в которых люди наименее уточненные ищут сильных впечатлений, опьяняющих, как алкоголь.

Есть в этом страстном танце нечто напоминающее древнегреческие празднества в честь богини Венеры или исступленные пляски вакханок, потрясающих тирсами.

Как утверждал великий Виктор Гюго[51], вальс, нескромный и сладострастный, губителен для женщин и цветов. Никто не выразил бы эту мысль более красноречиво, чем этот непревзойденный мастер слова, который чувствует язык безукоризненно, подчиняя его себе, как всадник – ретивого скакуна.

Действительно, вальс губит женщину, когда, выводя ее на середину ярко освещенной залы, заставляет ее предстать перед любопытными, жаждущими взглядами, раскрывает ее красоту и лишает ее тайны.

Единственная причина, по которой дамы любят вальс, – радость, которую они испытывают, когда их увлекает стремительный вихрь танца. Есть некоторое удовольствие в этом чистом и безгрешном наслаждении, в этой опьяняющей скорости. Делая быстрые обороты, женщина чувствует, будто у нее за спиной появляются крылья, ей кажется, словно она летит; она подобна бабочке, которая, покинув кокон, порхает в небе.

Но именно в этом и кроется опасность. Вальс вверяет трепетную, очарованную невинным восторгом женщину разгоряченному мужчине, который, несмотря на все свое изящество, не перестает быть таковым, и поэтому та, с кем он танцует, безотчетно для себя обольщает его, когда он видит, как она плавно движется, и чувствует рядом с собой тепло ее тела.

Что есть вальс, всем показывала кружившаяся в танце прекрасная пара, которую, впрочем, защищал от недобрых взглядов окружавший ее ореол супружества, благословенного Господом.

Фернандо, некогда известный при дворе как один из лучших танцоров, жалел о том, что поддался желанию Аурелии, потому что опасался, что у него закружится голова. Остерегаясь чар Аурелии, он отвел глаза от ее лица и взглядом окинул залу. Однако некая непреодолимая сила заставила его вновь посмотреть на жену, и тогда он испытал восторг, любуясь ею.

Сейшас чувствовал мягкое тепло ее нежной руки, лежавшей на его плече, и ему казалось, будто все его существо сосредоточилось в той точке, в которой магнетический флюид передавался ему от Аурелии.

Затем это необычное чувство усилилось. Фернандо уже не ощущал легкого прикосновения ее пальцев к своему плечу; теперь ему казалось, будто он становится единым целым с Аурелией, которую он видел перед собой, но чувствовал внутри своего сердца.

В отличие от других, Аурелия не позволяла партнеру по танцу прижимать ее к груди. Между ней и мужем сохранялась дистанция, которая не давала им соприкасаться друг с другом, и когда они делали обороты вальса, между ними проходил поток газового света.

Однако Фернандо испытывал такое сильное чувство, словно Аурелия прильнула к нему, оказавшись в его объятиях; его сердце вбирало в себя ее прекрасный образ, подобно форме, которую заполняют мягким воском, чтобы сделать статую.

Разгоряченная вальсом, Аурелия дышала порывисто, и хотя кружева, украшавшие ее декольте, ни на мгновение не касались жилета мужа, он, закрывая глаза, представлял, словно ее пылкая грудь прислоняется к его груди.

Если Аурелия с кошачьей грацией плавно выгибала спину и весь ее стройный стан трепетал от волнения, будто электрический заряд, оно сообщалось Сейшасу.

Аурелия и Сейшас передавали друг другу каждое свое чувство не только потому, что ее рука