Сеньора - Жозе де Аленкар

Однако за иронией ей не удалось скрыть охватившего ее стыда, от которого она опустила глаза, чувствуя, как пылают румянцем ее щеки и шея.

– Не станем обрушивать сарказм на святую супружескую любовь. Господь не дал нам этого счастья, которое питает чистые и благородные сердца. Мы остались… по меньше мере я осталась сиротой, лишенной такой любви, но тем не менее нам следует относиться к ней с должным почтением.

Произнеся эти искренние слова, родившиеся в ее сердце, Аурелия тотчас пожалела о том, что уступила чувствам; она звонко рассмеялась и продолжила уже привычным непринужденным тоном:

– Хотите узнать мое мнение? То, что вы считаете рабством, есть власть более сильного над более слабым; в некотором смысле мы все рабы – закона, мнения, условностей, предрассудков; одни лишены свободы в силу бедности, другие – в силу богатства. Быть поистине преданными друг другу может заставить только одна владычица – любовь, но нас она не связывает!

В тот момент они проходили мимо кресла, в котором сидела Аделаида Рибейро.

– Дона Аделаида, прошу, сделайте мне одолжение. Возьмите этого беглеца и плените его, хотя бы на время следующего танца.

– Вы даете мне залог? – язвительно спросила Аделаида. – Я принимаю, но снимаю с себя всякую ответственность.

– Вы ничем не рискуете.

Пока жена Рибейро поправляла буфы на подоле своего элегантного платья, готовясь к танцу с Сейшасом, которого хозяйка дома так любезно предложила ей в качестве пары, Аурелия подошла к мужу и многозначительно шепнула:

– Я возвращаю вам свободу. Я уже говорила вам об этом своем намерении, а теперь исполняю его.

– Я не согласился тогда и не соглашаюсь теперь, – ответил Сейшас тем же тоном.

– Почему? – спросила девушка не только голосом, но и взглядом.

– Будьте спокойны. Отказываясь от своей свободы, я не намерен ограничивать вашей.

– Разумеется! – ответила Аурелия, презрительно посмотрев на мужа.

– Причина кроется в ином.

– В чем же? Я хочу знать.

– Вы узнаете в свое время.

Они отошли на несколько шагов, чтобы их разговора никто не слышал. Не понимая, что означает тон, с которым муж произнес последнюю реплику, Аурелия остановила взгляд на его лице и, должно быть, хотела потребовать от него объяснений, когда рядом послышался шорох платья подходившей к ним Аделаиды.

Аурелия отпустила руку Сейшаса и удалилась.

Музыка заиграла кадриль. Алфредо Морейра метался по зале, подобно мотыльку, порхающему в поиске цветка. Фернандо догадался, что цветком, который Алфредо ищет, была партнерша для танца, и предложил ему Аделаиду Рибейро, пусть даже тем самым рисковал нарушить этикет, поступаясь правилами хорошего тона.

– У вас нет пары, сеньор Морейра? Дона Аделаида, несомненно, согласится вам ее составить. Полагаю, ей будет намного приятнее танцевать с одним из самых элегантных мужчин Рио-де-Жанейро, нежели с отставным франтом вроде меня.

Не дожидаясь ответа Аделаиды, Сейшас уступил даму светскому льву, который прямо-таки расцвел, подкручивая кончики вощеных усов. Сейшас рассчитывал, что его старания, позволившие ему избежать кадрили, будут восприняты как забота хозяина дома о том, чтобы все гости танцевали.

Почему же Фернандо не исполнил каприз жены? Он сам не мог разобраться в чувствах, которые в тот момент испытывал. Желание показать жене свое безразличие к Аделаиде; раздражение, вызванное прихотью Аурелии; опасение, что ситуация, и без того напряженная, может еще более обостриться, – все это тогда теснилось в его душе.

Вечер проходил оживленно. Прибывали новые гости, и, как это часто происходило, суаре Аурелии превратилось в настоящий бал.

Флейта заиграла блестящую прелюдию одного из вальсов Штрауса. Лучшие танцоры не вступали, заставляя остальных томиться в ожидании. Новички не решались выходить вперед; один удалец и вовсе остался с носом – ему не досталось пары.

Вдруг по зале пронесся ропот – вальс супругов, – и тотчас раздались переливы хрустального чистого смеха Аурелии, затрепетавшего на ее рубиновых губах, открывавших жемчуг белых зубов.

Прекрасная женщина проходила по зале под руку с Бароном ду Т., который тогда, чтобы сохранить честь мундира, проявлял героизм не меньший, чем во время Парагвайской войны[49], в которой показал себя истинным Баярдом, sans peur et sans reproche[50].

Этот храбрый боец не страшился никаких пушек, даже крупповских, и во время боя мог склонить голову, только чтобы пуля не задела перо на его шляпе или чтобы картечь не опалила ему бороду, блестящую, как облако, освещенное солнцем. Однако, когда, расправив плечи, он тяжелым шагом шел по зале, ведя прекраснейшую в мире женщину, он испытывал необычайное и несвойственное ему волнение.

Лизия Суарес уколола Аурелию, вспомнившую о танце супругов. Та парировала:

– Эту мысль подсказал мне генерал – он мечтает танцевать с баронессой! Хочет вспомнить юность!

Прославленный боец не отступил, однако, даже отражая кавалерийскую атаку против каре или находясь в окопе под перекрестным огнем пушек, он не испытывал такого напряжения, как во время вальса, который решился танцевать, не боясь умереть смертью храбрых.

IV

Аурелия приглашала супружеские пары пройти в центр залы для танца; чиновники всех мастей и рангов, дряхлые советники, замшелые виконты и престарелые маркизы – все подчинялись настойчивости хозяйки дома, чья любезность заставляла их пойти на подобное испытание.

В тот момент к Аурелии под руку с Фернандо подошла Лизия Суарес, чьи губы кривились в усмешке, а глаза были колючими, как острые булавки.

– Вы так внимательны к другим, что забываете о себе.

– Что вы хотите этим сказать? – спросила Аурелия.

– Не делайте вид, что не понимаете. Вот ваш муж; пусть он пригласит вас на танец! Покажите нам пример.

Аурелия поняла, что так Лизия хочет отомстить ей за то, что лишилась возможности танцевать вальс с Алфредо Морейрой.

С того дня, когда, сняв траур по матери, Аурелия впервые появилась в свете, она, хотя и позволяла себе смелые и даже резкие суждения, в силу природной скромности и своего целомудрия никогда не решалась танцевать вальс, опасаясь, что ей достанется один из тех партнеров, которые считают, что танцующая пара, если говорить поэтическим языком, должна быть подобна лиане и стволу дерева, который та обвивает.

По этой причине Аурелия заявляла, что не умеет танцевать вальс и что даже не пыталась научиться, поскольку быстрые обороты танца вызывают у нее головокружение. В последнем утверждении была доля истины. Когда в училище она танцевала вальс с подругами, ей так нравился этот танец, что она, плененная им, опережая такт музыки, двигалась необычайно быстро, пока у нее не начинала кружиться голова и ей не приходилось сесть.

Лизия, убежденная в том, что Аурелия действительно не умеет вальсировать, решила отыграться, подстроив все так, чтобы хозяйка дома показала себя не в лучшем свете, выйдя танцевать, или признала свое слабое место, отказавшись от танца. К этой маленькой мести Лизию подтолкнуло подозрение в том, что Аурелия объявила вальс супругов, только чтобы доставить ей неприятность, помешав ей танцевать с Морейрой.

В этом Лизия ошибалась. Не могу сказать, какими именно мотивами руководствовалась Аурелия, но не сомневаюсь в том, что ни до Лизии, ни до Морейры тогда ей не было никакого дела.

– Не будьте так жестоки, Лизия! – сказала Аурелия печальным тоном, однако ее взгляд выражал насмешку.

– Что вы, моя дорогая? Это вы беспощадны, потому что ни для кого не делаете исключения… Всего один танец!

– Я не умею танцевать вальс!

– Какое совпадение! Мой отец тоже не умел.

– Аурелия умеет вальсировать, я танцевала с ней в училище, – заметила одна дама.

– Вы должны танцевать.

– Око за око, – довольно сказал один старый адвокат, который после вальса был изнурен сильнее, чем после самого тяжелого судебного заседания.

– В данном случае репрессалии справедливы! – заметил престарелый дипломат, который всю карьеру только и делал, что ждал, когда получит хоть какое-нибудь поручение.

– Корона