Сеньора - Жозе де Аленкар

Он стоял, облокотившись на боковую перегородку ложи, и смотрел на сцену поверх плеча Аделаиды. Однако Аурелии показалось, что взгляд мужа до сцены не доходит, останавливаясь на стройной фигуре жены Рибейро, подобно солнечному лучу, путь которому преграждает помещенное перед ним препятствие.

Если Аделаида наклонялась вперед, чтобы лучше увидеть сцену, Сейшас мог видеть изгиб ее плеч, освещенных газовым светом. Когда же она томно прислонялась к колонне, его взгляду открывалась ее прекрасная грудь, подчеркнутая глубоким декольте.

Аурелия быстро и нервно обмахивалась веером, перламутровые пластинки которого постукивали друг о друга, а затем так сильно сжала его в руке, что две или три пластинки сломались между ее пальцами.

Бросая властный взгляд на мужа, она предупреждала его о своем недовольстве, а потом смотрела в лицо Торквато, пытаясь понять, какие чувства у него вызывает кокетство жены с другим мужчиной. Однако Сейшас был полностью поглощен спектаклем, или по меньшей мере не отводил глаз от сцены; Рибейро в бинокль оглядывал ложи.

Что до Аделаиды, она в упоении от собственного блеска не замечала беспокойства Аурелии и не чувствовала, что затянутый слишком туго корсаж, плотно облегающий ее стан, оголяет ее плечи и грудь так, что они видны стоящему у нее за спиной мужчине. Разве чувствует статуя обращенные на нее взгляды? Модница, выходящая в свет в лучшем наряде, от статуи в этом смысле мало чем отличается.

Аурелия больше не могла сдерживаться.

– Поменяемся местами, Фернандо? Газовый свет мешает мне смотреть.

– Прошу вас! – сказала Аделаида, намереваясь уступить ей место.

– Нет, мне будет лучше там, в тени.

В антракте обе пары спустились в зал; так хотела Аурелия, которой нужно было переговорить с Торквато наедине. Однако, прежде чем покинуть ложу, она настойчиво предложила Аделаиде набросить накидку.

– Не простудитесь. Сейчас прохладно.

– Что вы? Так душно!

– Вовсе нет.

Тогда Аурелия накрыла ее плечи своей теплой шалью.

Следуя правилам хорошего тона, Сейшас взял под руку Аделаиду; в то время как Аурелия, не спускавшая с них глаз, подала руку Рибейро и заговорила с ним.

– Вчера мне сообщили одну печальную новость: Эдуардо Абреу неоднократно пытался покончить с собой.

– Да, и я об этом слышал.

– Кажется, безумная мысль его не покидает. Я хочу спасти его; это мой долг, который я должна выполнить ради светлой памяти матери. Могу ли я рассчитывать на вашу помощь?

– Позвольте мне не давать ответа на этот вопрос. Просто скажите, что от меня требуется.

– Спасибо. Я прошу, чтобы вы ввели его в мой дом и убедили его бывать там. Он был богат, но потерял состояние, а вместе с ним друзей и положение при дворе – все, что скрашивало его жизнь. Неудивительно, что теперь он смотрит на мир как на врага, от которого надо спасаться бегством. Если бы в его опустевшей душе появилась новая идея, новое устремление, новое чувство, он бы вновь обрел интерес к жизни.

– Но нет ли у вас опасений? – осторожно спросил Рибейро.

– Вы думаете, что его любовь ко мне еще не угасла? На это я и рассчитываю.

– А как же ваш муж?

– Мой муж – это мой муж, – ответила Аурелия, вскидывая голову гордо и спокойно.

Рибейро понял, что она хотела сказать своими словами и жестом. Действительно, разве были основания для ревности у мужчины, которому посчастливилось взять в жены эту женщину и быть любимым ею?

– Вы, как человек, знающий мою историю, можете представить себя на месте моего мужа. После того как я все отдала ему, имеет ли он право выступать против спасения жизни несчастного?

– Конечно, нет.

Вдруг Аурелия отвлеклась от разговора, заметив, как Аделаида, снявшая шаль, опирается на руку Сейшаса, а точнее, виснет на ней, чего сама Аурелия, хотя она была женой Фернандо, не позволила бы себе на людях.

Поддавшись порыву, которого она не в силах была сдержать, пусть даже отлично умела владеть собой, Аурелия опустила руку Торквато Рибейро и направилась к Сейшасу и Аделаиде, чтобы разбить их пару, встав между ними. Сделав это, она заметила изумление на лицах окружающих и поспешила скрыть истинные мотивы своего необычного поступка; с улыбкой она взяла под руку жену Рибейро.

– Послушайте, дона Аделаида, я хочу раскрыть вам один секрет!

Аурелия отвела Аделаиду в сторону. Ее секретом была колкость в адрес одной кокетки, а также намек на опрометчивость девушек, которые, желая покрасоваться, ведут себя легкомысленно, подобно женщинам, презираемым в обществе.

– Дайте мне мою шаль! – резким тоном сказала Аурелия мужу.

Не дожидаясь, пока он выполнит ее просьбу, она сама взяла у него шаль, которой прежде укрывалась Аделаида, закуталась в кашемир и подала мужу руку.

– Пойдемте?

Озадаченный Сейшас последовал за ней, полагая, что они вернутся в ложу. Когда же они подошли к лестнице, Аурелия остановилась, чтобы попрощаться с Аделаидой.

– Вы уже уходите? – спросила та, удивляясь.

– Я обещала крестной доне Маргарите Феррейре, что навещу ее сегодня вечером. Здесь я появилась, только чтобы насладиться вашей компанией.

Такой предлог, чтобы удалиться, Аурелия измыслила, когда шла по залу, изначально намереваясь подняться в ложу. Прибегая к нему, она давала объяснение сцене, во время которой отстранила Аделаиду от Сейшаса, а также получала возможность раз и навсегда положить конец неприятным недоразумениям, происходившим в ложе.

Сейшас сопровождал жену, не говоря ей ни слова. Они разместились в экипаже, и кучер, не получив никакого особого распоряжения, повез их в Ларанжейрас. Дона Маргарита Феррейра жила в Андараи[48].

– Вы не поедете к крестной?

Ответ был коротким и сухим:

– Нет, уже поздно.

Аурелия восставала против самой себя, потому что позволила себе слабость. Как могла она допустить подобное после того, как отняла у соперницы мужчину, которого любила, а затем презрела собственный триумф, поскольку ее благородная душа была выше этого? И как могла она дать этой самой сопернице повод для радости, показывая ей, что все еще опасается ее?

Недовольная собой и раздосадованная, Аурелия думала над тем, как отомстить за оскорбленную гордость.

– Что есть ревность? – вдруг спросила она едким тоном, не обращая взгляда на мужа.

Сейшас понял, что его ждет новый словесный поединок, и приготовился к нему, призывая себе на помощь все свое хладнокровие и выдержку, которыми обычно встречал нападки жены.

– Вы хотите узнать физиологическое объяснение этого чувства или задаете тему для разговора?

– Вы верите в физиологию сердца? Не кажется ли вам вздором эта претенциозная наука, которая задается целью дать определение и найти объяснение непостижимому? Как это возможно, если мы сами иногда не в силах понять и тем более обосновать то, что чувствуем? Есть только один физиолог, которому под силу эта задача, однако он не выявляет закономерности, он их создает. Это Бог, который, как учит нас Святое Писание, сотворил человека из праха, но, должно быть, оставил первозданный хаос в его сердце. Что касается ревности, смысл этого слова в той или иной мере известен всем. Я же хотела узнать ваше мнение о следующем: возникает ли ревность от любви?

– Так принято считать.

– А как думаете вы?

– Поскольку я никогда не испытывал ревности, я не могу о ней судить.

– Что ж, тогда я выскажу свое мнение, основанное на личном опыте. Ревность происходит не от любви, а от гордости. Я думаю, что боль, которую человек испытывает ревнуя, возникает вовсе не от того, что он лишен желанного удовольствия, которое вместо него получает кто-то другой. Она появляется лишь по той причине, что сопернику достается то, на что мы имеем исключительное право; то, чем мы не намерены делиться. Кто относится к чему-либо более ревностно, чем скупец к своему золоту, министр – к своему портфелю, знаменитость – к своей славе? Человек ни с кем