Том 1. Новеллы; Земля обетованная - Генрих Манн

Услышал ли он тогда что-нибудь?

— Дети всегда слышат то, чего не следует! Да и можно ли считать его ребенком — ведь ему пошел четырнадцатый год!

— Можно, — отвечала Эмма. — Вольфхен совсем не похож на других детей!

Но советник не был в этом уверен. Может быть, мальчишка просто скрытничает. Он принялся наблюдать за Вольфом. Ходил за ним по пятам. Однажды Вольф, возвращаясь из гимназии, загляделся на обнаженные манекены в витрине магазина дамского белья. Либан поздоровался и спросил шутливо, не хочет ли он увидеть все это в натуре. Не сходить ли им как-нибудь вместе в «Метрополь» на ревю? Желая завоевать доверие мальчика, советник постепенно развращал его. Но проникнуть к нему в душу все же не мог. А мать, напротив, запретила сыну посещать уроки танцев. Эмма отбирала у сына иллюстрированные журналы, если видела женское имя в каком-нибудь заголовке. Она подолгу испытующе смотрела мальчику в глаза, стараясь понять, сохранилась ли в них детская чистота и невинность. Но в конце-концов ей становилось не по себе — она чувствовала, как лицо ее заливает краска стыда.

Стыдно было и Либану. Подумать только, в его годы, с его положением шпионить за мальчишкой, дрожать перед ним от страха и в результате ничего не добиться! Что, если этот сорванец все-таки проговорится?! Полная катастрофа! Рухнет благополучие обоих домов, весь уклад жизни, да и в судейском кресле он вряд ли усидит. И все это во власти проклятого юнца. Стоит ему заикнуться, и Либану рано или поздно придется пустить себе пулю в лоб. Нет, это уж слишком. Даже сын соблазненной им женщины не имеет права предъявлять подобные претензии.

Судья Либан был склонен теперь считать, что так называемая вина лежит не столько на правонарушителях, сколько на обществе. И оно еще предъявляет какие-то требования! От чьего имени? Уж не от имени ли Шаца? Эта развалина не имела никакого права похитить у двух молодых людей все радости любви и толкнуть их на прелюбодеяние. Сын — это дело другое.

У него, бесспорно, могут быть какие-то претензии. Но какие именно? Что он знает об этом? Все тот же заколдованный круг! Либан возненавидел мальчишку.

— Вольф слишком мало двигается, — сказал однажды друг дома. — Вырастет еще книжный червь, чего доброго. Ему надо закаляться!

И Вольфхеп стал гимнастом, бойскаутом и вступил даже в союз «Сынов Вотана». У мальчика не оставалось ни минуты свободного времени, и постоянно грозившая любовникам опасность была отведена. Между тем Вольф, ко всеобщей радости, возмужал и окреп. Росли и хорошели также дочери Либана. Старшая Инга должна была стать женой молодого Шаца — конечно, когда он завершит образование и прочно станет на ноги. Подобный план устраивал прежде всего Эмму. Чувствуя свою вину, мать надеялась создать сыну семейный очаг и этим возместить все то, чего она ради любовника лишала Вольфхена в детстве. И вообще ей казалось, что святые принципы морали, которые она обязана была привить сыну и сама, увы, нарушала, восторжествуют, если Вольф сочетается законным браком с дочерью ее любовника.

Шац часто прихварывал, да и здоровье жены Либана было не блестящим. Оба почти не выходили из дому, и любовникам ничто больше не мешало предаваться утехам своей зрелой чувственности. Они встречались на неделе несколько раз. Их уютное гнездышко, которое они расширили и с большим вкусом обставили, было обоим несравненно милее, чем узаконенный семейный очаг. Здесь они проводили свои свободные вечера, когда находился какой-нибудь предлог, будь то неотложный визит или экстренное заседание. Иногда Либан уходил среди бела дня со службы, а Эмма — из дома, так и не дождавшись постылого обеда в кругу семьи. «Папочка», — ласково называла она своего друга; Шацу не доводилось слышать ничего подобного. «Но ты у меня вовсе не старый», — с гордостью добавляла она. Как-то Эмма решила подкрасить свои седеющие волосы, но Либан воспротивился.

— Ты никогда раньше не была такой привлекательной, как сейчас, когда мы, наконец, обрели друг друга, — воскликнул он. И принялся восхищаться совершенством ее округлых форм и полнотой доступных им теперь наслаждений.

— Раньше у нас не могло быть такого опыта, такой утонченности… Может быть, мы бы изменяли друг другу. Мы не зря так долго ждали. Теперь мы счастливы!

И они действительно были счастливы. Но тут началась война. Шац не пережил ее. Предчувствие смерти и опыт, приобретенный в странствованиях, сделали его прозорливым: он предсказывал самый мрачный исход. Вскоре после первых же неудач старик скончался. «Патриот до последнего дыхания», — стояло в некрологе.

— Страх его доконал, боялся деньжонки потерять, — комментировал Вольф.

Жить становилось все трудней. Шац оказался провидцем: для мелких и средних капиталодержателей настали тяжелые времена. Война изрядно потрепала их, но мир, установленный властителями судеб, был горше войны. Либан не был новичком в денежных делах, но ему не хватало изворотливости и уменья быстро приспосабливаться; до какого-то момента ему с большим трудом удавалось сохранять кое-что для себя и для Эммы. Но груз двойных забот оказался Либану не по силам: он окончательно потерял ориентировку и дальше брел уж на ощупь, как слепой, навстречу все новым несчастьям. Вскоре у него остались лишь обесцененные бумажки — его жалованье. Государство, бросившее на произвол судьбы даже собственных судей, само уже ничего не стоило; на него нельзя было больше надеяться.

Не в пример любовнику, Эмма избежала полного краха. Либан вынужден был признать, что этим она обязана сыну, советы которого в последнюю минуту предпочла его советам. Мальчишка стал настоящим дельцом! Неоперившиеся юнцы, у которых и за душой-то ничего не было, чувствовали себя в этом хаосе, как рыба в воде. Истинные дети этого безумного века! Окопов Вольф и не нюхал — для этого он был слишком молод, но в годы войны он приобрел недурную закалку совсем иного рода. И было ясно, что он на этом не остановится. Не сдав даже экзаменов на аттестат зрелости, он уже разъезжал в собственной машине. Кроме того, он ходил теперь в фюрерах одной из тех организаций, которые ни перед чем не останавливались для защиты существующего порядка. Нечего сказать, хорош порядок! Так или иначе он породил новую силу, на которую не было никакой управы. Однако с силой приходится считаться и ей нельзя отказать в известном уважении.

Либан предпринял последнюю попытку восстановить свой пошатнувшийся авторитет. Вольф как раз собирался покинуть родной дом. Его новое положение и