Том 1. Новеллы; Земля обетованная - Генрих Манн

Либан запротестовал: он, как опекун, имеет право упрятать мальчишку в исправительное заведение.

— Меня-то? — переспросил Вольф. — С моими связями? Да я и дня там не просижу! Не знаю, кому будет хуже. Скорее всего людям, которые без меня шагу ступить не могут. Ведь ты, дядюшка, вообще никого не можешь прокормить.

Как ни старался Либан сохранить внушительный вид, он все же покраснел: угроза подействовала. Судья попытался прикрыть свое отступление нравоучениями и предостережениями, но чего стоят предостережения неудачника? Удача! Это всегда было единственным мерилом, а теперь преуспевали всякие выскочки, сомнительные типы! Либан был уже председателем окружного суда. С высоты своей новой должности он наблюдал десятки таких людей, сбившихся с пути истинного. Но стоило им выйти на свободу, как они сразу же находили путь к успеху. И только он один, судья, оставался в дураках. Да, он и вправду никого не мог прокормить, а уж эту молодежь, что бездумно плывет по течению, и подавно.

Казалось бы, его старшая дочь Инга должна понимать, что требуется от девушки из хорошей семьи. Раз отец обеднел и приходится жить скромно, нужно хотя бы внешне соблюдать приличия. Так по крайней мере было принято в доброе старое время. А теперь? Несмотря на категорическое запрещение отца, Инга устроилась в одну из этих сомнительных новых фирм. Доходы дочери давно уже превысили отцовские, но ей и этого не хватало. Роскошь, в которой она жила, оплачивалась из другого источника, и нетрудно было догадаться из какого.

Родители были не в силах воспрепятствовать слишком интимной близости между своими взрослыми детьми, как и всему их недопустимому образу жизни. Родителей ни в грош не ставят, сходятся и расходятся по собственному усмотрению. Живут, ни в чем себе не отказывая, и бросают на ветер деньги, каких в старину хватило бы на самое широкое гостеприимство. И дела свои ведут с той же бесцеремонностью: ни стыда, ни совести! Когда Либан предупредил Ингу, что ее доброе имя под угрозой, дочь заявила:

— Это, папочка, вышло из моды!

Обычные последствия чересчур нежной дружбы? Это исключено, у них с Вольфом отношения совсем иного рода; любовниц у него и так достаточно, она знакома со всеми. И все это в присутствии больной матери, которая не знала, что и думать, и предпочитала вообще ничего не слышать. Что было делать отцу? Больная не перенесла бы скандала. К тому же имел ли он моральное право упрекать дочь?

Какой позор, какая глубина падения! Страшно подумать! Либан теперь вообще старался как можно меньше думать, и это было самое страшное, — он шел по линии наименьшего сопротивления. Более того, родители были даже рады предоставить своих непутевых детей самим себе: пусть делают все, что хотят, лишь бы это не стоило им денег. Либан по примеру своей больной жены старался пропускать мимо ушей неутешительные новости. Но младшая дочь, Эффи, не упускала случая посвятить его во все детали.

— Тс, тише, пощади хоть больную мать, — молил Либан, косясь на дверь спальни.

Даже Эффи он не мог поставить на место. А ведь и ей нельзя было вполне доверять. Однажды он застиг Эффи врасплох в тот момент, когда она, стоя у окна, перемигивалась с проходившими мимо гимназистами. Либану пришлось грудью защищать свой дом от вторжения пылких поклонников. Впрочем, это, конечно, ребячество. Ничего серьезного. У него просто разыгралось воображение. Но как-то утром Эффи явилась к завтраку одна.

— А Инга?

— Еще не возвратилась.

— Что с ней? — Либан побелел как стена.

Эффи хладнокровно пододвинула к себе тарелку.

— Ты что, оглохла?! — Вне себя он ударил кулаком по столу.

— Боже мой, папочка, что ты волнуешься, — ответила младшая дочь, пожимая плечами. — Инга сказала, что берет отпуск. Куда она поехала и с кем, я не знаю. Ты же сам запретил мне вмешиваться в дела старших.

Отец стал умолять ее. Наконец он услышал правду, о которой давно уже догадывался сам.

Либан позвонил Эмме. В тот же день они встретились в своем «гнездышке». Либан был твердо уверен, что найдет здесь утешение, которое поможет ему перенести даже этот удар. Ведь Эмма — единственное, что у него осталось!

— Мы и в старости друг другу опора. Пусть делают, что хотят, — нас им не разлучить!

Он хотел броситься в ее объятия, но Эмма смущенно отвела глаза, и от его уверенности не осталось и следа.

— Надо положить конец, — по инерции произнес судья заранее приготовленную фразу.

Но матери молодого человека все происшедшее представлялось явно в ином свете, чем отцу девушки.

— Нам многое уже пришлось замять, зачем же теперь доводить до скандала?

Отец девушки резко повернулся лицом к окну.

— Честь моей дочери… — сказал он, собрав остатки решимости, но тут же осекся. Не стоило тратить слов: мать молодого соблазнителя явно не желала понять его. У Либана потемнело в глазах. Он в изнеможении опустился на стул, обхватив руками голову.

— Конечно, это тяжелый удар! — вкрадчиво ворковала она.

Но что делать! В их положении остается только покориться судьбе. Он должен пожалеть бедную девочку и не наказывать ее слишком строго. Такова уж теперешняя молодежь. Что с нее взять! Она сама как следует проберет сына.

Либан все время ждал, когда же она, наконец, заговорит о законном браке. Но Эмма и не думала говорить об этом, — и вдруг Либан понял почему. Ведь у Инги не было ни гроша. Либан все же тешил себя мыслью, что сама Эмма не против женитьбы. Но она не имела никакого влияния на своего беспутного сынка. Почувствовав жалость к своей подруге и еще большую к самому себе, он совсем раскис. Когда они стали прощаться, на лице Эммы появилась какая-то двусмысленная, гаденькая улыбка, но его убитый вид разжалобил ее. Она крепко обняла своего друга.

— Мы ведь сами не без греха, — растроганно проговорила она. — Разве мы не любили друг друга вопреки всему? Бедным детям и невдомек, что они поют с нашего голоса.

Либан усомнился: так ли уж невдомек? Но Эмма была на этот счет вполне спокойна — Вольфу никогда не приходило в голову в чем-либо заподозрить свою мать.

Спустя несколько дней Инга, как ни в чем не бывало, вернулась домой.

— Здравствуй, папочка. Я была с Вольфом в Вене!

— А лучше ты ничего не могла придумать? — Либан рванул на себе воротничок, чувствуя, что задыхается.

— Так что ты теперь в курсе дела, — добавила дочь. — Больше я никому не скажу ни слова. Можешь не беспокоиться,