Том 1. Новеллы; Земля обетованная - Генрих Манн

родителей деньги; клятвы в вечной любви перед его отъездом в университет. За годы разлуки не обошлось, впрочем, без маленьких измен с обеих сторон. Но такие мелочи и даже кое-что посерьезней ничего не значили для влюбленных, стремившихся наперекор всему воплотить в жизнь высокие идеалы.

Ужин окончился, и пока гости расходились по комнатам, несчастным влюбленным удалось воспользоваться обычной в таких случаях суматохой и укрыться за какой-то дверью. По выражению лица девушки Либан понял все: катастрофа неминуема, и Эмма бессильна ее предотвратить. Оставалось лишь узнать, что ей сказали родители.

— Они сказали, что мне уже двадцать два года и ждать больше нельзя.

— Ну, а доктор Шац?..

— Папа строго-настрого запретил мне отказывать ему.

— Так… Ну что же… — протянул Либан.

Тут Эмма призналась ему во всем: помолвка состоится сегодня же.

— Он не может ждать, — в отчаянии лепетала она. — Он вообще долго не протянет.

Группа мужчин, проходя в курительную, чуть было не спугнула влюбленных. Когда опасность миновала, они простились друг с другом. Как подобает благовоспитанным детям из порядочных семейств, они прощались тайком со своей любовью, с мечтами всей своей юности. Затем все пошло своим чередом: свадьба Эммы с доктором Шацем, появление нового фешенебельного салона, приемы, о которых говорили в городе. Тем временем у Эммы родился сын, которого отец прочил в консулы. А друг дома, советник окружного суда Либан, считал даже, что Вольфхен станет рейхсканцлером.

— Роль промышленности будет тогда оценена по достоинству. Новый кайзер призовет к власти представителей капитала, — пророчествовал он.

Либан устроил свою жизнь в соответствии с требованиями господствующей морали: он женился на богатой невесте. Жена его была подругой Эммы задолго до ее замужества, теперь они еще больше подружились. Каждое событие в жизни двух дочурок Либана или маленького Вольфа становилось предметом обсуждения в обоих домах.

Когда Шац заболел, вся семья Либана не отходила от его постели. Больному становилось все хуже, и фрау Либан сказала: «Нас здесь слишком много. Посиди ты с ним один». Долгие часы просидел Либан в спальне больного, пытаясь развлечь его и утешить, но Шац ничего не слышал — он был в бреду. Больной уснул лишь после того, как Эмма впрыснула ему лекарство. Жена и друг дома облегченно вздохнули. Они сидели по обе стороны постели больного. Впервые за этот вечер они взглянули друг другу в глаза. Лица у них были расстроенные, усталые. У обоих промелькнула мысль, что каждому из них явно не по себе. Но тут же они стали деловито обсуждать состояние больного. Есть ли надежда на выздоровление? Что скажет врач? Врача они действительно ждали с нетерпением, и не только ради больного, — его приход избавил бы их от необходимости так долго быть наедине и при этом еще о чем-то говорить. Молчать было и вовсе невыносимо. Странно, как это могло случиться! Ведь не впервые за эти годы они оставались вдвоем. Но сейчас они следили друг за другом, как следят за должником, которому не слишком-то доверяют.

— Если бы мы знали… — смущенно проговорила Эмма.

— Все было бы теперь по-другому, — докончил Либан. Его охватило вдруг неизъяснимое волнение.

— Если Шац умрет, — сказал он, вставая, — я разведусь с женой. Начнем новую жизнь!

— Не поздно ли? — усомнилась Эмма. — Мы уже далеко не молоды!

— Будь что будет. Право пользования имуществом дочерей все равно остается за мной до их совершеннолетия, — этого хватит.

— Шац мне тоже кое-что оставит! — не без гордости вставила Эмма.

Советник вдруг почувствовал, что не может сдержать слез.

— Эмма! — воскликнул он. — Эмма! Нам надо было тогда проявить больше мужества, пойти на отчаянный шаг. Ведь могли бы мы в конце концов ослушаться твоих родителей! Венчаются же иногда тайком! Ах, все было бы по-другому!

Про себя Эмма подумала, что все было бы действительно иначе и они оба сидели бы без гроша. Но вслух она этого не сказала, — она восхищалась его идеализмом и хотела быть достойной своего друга.

— Наши дети не будут похожи на нас, — решила она. — Они за нас отомстят.

«Еще дети?! Боже упаси! Хотя бы этих вывести в люди! — промелькнуло у него. — Ведь брак налагает общественные обязанности». Тем пламеннее он обнял женщину, обладать которой так долго мечтал.

— Совсем как прежде! — простонал он.

Глухой стон эхом отозвался у него за спиной. Оба бросили на метавшегося во сне больного взгляд, полный негодования. Из-за этого человека они отреклись от всего, сгубили свою жизнь. В соседней комнате было темно. Спотыкаясь, они добрались до двери и, не разжимая объятий, упали на диван.

— Мама! Дядя Либан! Помогите найти рифму:

Leur haine pour Hector n’est pas encore éteinte.

Ils redoutent son fils.

Нам задали перевести и зарифмовать эту фразу.

Молчание. Они заметались в темноте. Ведь это же Вольф! Сидит рядом в столовой и готовит уроки. Лишь тонкая портьера отделяла занимавшегося мальчика от того, чем только что занимались они. Смертельный страх охватил их, точно настал конец света. Преступные нарушители узаконенной нравственности только теперь осознали весь ужас своего положения. Было от чего прийти в отчаяние. Вероятно, именно такой же ужас испытывали троянцы перед разъяренными сынами Атрея. Либан, как и подобает мужчине, первым пришел в себя и твердым шагом направился в столовую.

— Во-первых, у тебя отвратительное произношение, — сказал он, входя. — А во-вторых, ничего нет проще:

И ненависть им грудь сжигала ядом.

Не рано ль ликовать? Сын Гектора был рядом.

Вольфхен посмотрел на него с восхищением, а Либан почувствовал, что лицо его вновь багровеет, на этот раз из-за явно двусмысленного перевода злополучной фразы. Улыбка мальчика показалась ему странной: неужели он догадался?

— Я перевел слишком вольно, — поспешил добавить советник. — Просто глупая рифма подвернулась! Точнее будет так:

Хоть Гектор мертв, но есть опасней враг.

Ведь не отходит сын героя ни на шаг.

Не успев окончить, он понял, что и этот стишок выдает его с головой. Он принялся честить кретина-учителя, который заставляет детей заниматься стихоплетством, и стал звать мать ребенка, чтобы та подтвердила правоту его слов. Однако ответа не последовало.

Так или иначе, Либан и Эмма, наконец, обрели друг друга: любовники встречались в маленькой двухкомнатной квартирке, которую они сняли на окраине города специально для этой цели. Другого выхода не было, ибо Шац, вопреки всем ожиданиям, выздоровел. Договаривались они по телефону. Если трубку снимал сам Шац, Либан говорил с ним о ничего не значащих пустяках, но так,