Алина и Валькур, или Философский роман. Книга вторая - Маркиз де Сад

Леонора, обращаясь к своей матери. — Я часто предлагала Климентине бежать вместе со мной, но моя подруга, несмотря на горячее желание отделаться от цыган, постоянно напоминала мне об опасностях такого бегства; не могли же мы, в самом деле, ограбить наших покровителей. Несчастья научили Климентину не только осторожности, но и откровенности; в Мадриде, как это выяснилось из ее признаний, я навряд ли получу от нее какую-либо помощь; более того, сама она надеется в будущем исключительно на мою поддержку. В нашем положении, говорила она мне, не стоит рассчитывать на прежних мадридских приятелей; что же касается ее матери, то она, к прискорбию, давно уже лежит в могиле. Не имея ничего лучшего, моя подруга решила уехать вместе со мной во Францию. Посоветовавшись, мы выработали план совместных действий: мы дойдем с цыганами до французской границы, а потом скроемся в каком-нибудь небольшом городке, откуда при содействии властей легко доберемся до моей родной провинции. Намереваясь навсегда расстаться с цыганами, мы заботливо спрятали в наших платьях несколько квадруплей; эта предосторожность, поверьте мне, была отнюдь не лишней, ведь Бригандос, отправляясь в путь, имел обыкновение тщательно обыскивать всех женщин. Цыганки старались скрыть от своего предводителя кое-какие ценности, но проницательный предводитель, как правило, легко находил припрятанное.

«Мне и так приходится заботиться о вас, — ворчал он, — со мной вы не знаете, что такое нужда; но из общих средств я не позволю вам присвоить ни одного реала».

Мы медленно шли по мадридской дороге; Климентина старалась не отставать от меня ни на шаг; вечером мы остановились на ночлег возле ограды сада в Аранхуэсе; этот сад раскинулся вокруг роскошного загородного дома, построенного Филиппом Третьим; утром мы снова отправились в путь, рассчитывая провести следующую ночь в полульё от Мадрида, в пещере, расположенной у берегов Мансанареса. Там наш предводитель, после обычных для него речей, должен был дать нам указания, как себя вести в Мадриде. Около семи часов утра мы шли по мадридской дороге. Бригандос был неспокоен, по-видимому, терзался какими-то неясными предчувствиями: он как будто знал, что скоро мы попадем в беду. И вот, когда оставалось примерно четыре льё до Мадрида, на нас нападает отряд из тридцати всадников, подстерегавших нас в придорожной рощице. Не успев понять, в чем дело, мы оказываемся в окружении, со всех сторон на нас смотрят дула карабинов, и мы вынуждены покориться.

«Поступайте с нами как считаете необходимым, — сокрушенно сказал всадникам Бригандос, — мы не в состоянии оказать вам сопротивление, да и не собираемся обороняться».

Представьте же себе изумление Бригандоса, когда он, отдав приказ о капитуляции, увидел, что нападающими руководит хорошо ему известный дон Педро, рыцарь Святой Эрмандады, который остался живым благодаря заботам дочери Бригандоса Кастеллины, подобравшей раненого инквизитора в окрестностях Алькантары; невзирая на грозившие им опасности, цыгане лечили и кормили дона Педро в течение четырех дней, пока он окончательно не поправился.

«Злодей, — обратился Бригандос к инквизитору, — так-то ты платишь за добро? Вспомни, кому ты обязан жизнью...»

«Друг, — отвечал этот отъявленный негодяй, — людям нашей профессии чужда сентиментальность, долг для нас превыше всего; быть членами священного трибунала — для нас высочайшая честь, если он прикажет мне перерезать горло родному отцу, я без колебаний подчинюсь этому.[45] Вы задерживаетесь по моему доносу. Мне поручили вас арестовать. Я не испытываю признательности к преступникам, которые должны испытать на себе всю строгость закона».

С этими словами изверг связывает Кастеллине руки, те самые руки, что несколько недель назад омывали кровоточащие раны этого неблагодарного злодея и вернули его к жизни.

«О справедливость! — вскричал несчастный предводитель, наблюдая эту ужасную сцену. — Тебя называют дочерью богов, а твои слуги оскверняют себя подобными преступлениями! Если Господь, по мнению верующих, управляет поступками людей, то как считать его справедливым, когда он попустительствует таким мерзостям, когда он позволяет гнусным негодяям рядиться в тогу ревнителей правосудия? Пусть мой печальный пример послужит уроком каждому, кто, поддавшись предательскому чувству сострадания, намеревается оказать помощь ближнему, ибо таким образом мы только увеличим число неблагодарных подлецов. Самое лучшее — воздерживаться от добрых дел, тогда мы, по крайней мере, не будем терзаться напрасными угрызениями совести при виде торжества бессердечных негодяев. А вы, судьи, владетельные князья, чиновники, вы, кто держит в своих руках весы правосудия, не лучше ли вам попытаться изменить законы, отбросив прочь лежащие в их основе порочные принципы, из-за которых добродетельный человек обрекается на мучения? Ведь в противном случае творить добро станет величайшей опасностью».

Но все эти глубокие рассуждения стали добычей ветра; не отличая правых от виноватых, альгвасилы связали нам руки, после чего мы, словно вьюки, были приторочены к седлам и кавалькальда поехала в сторону Мадрида. Нас доставили во дворец Инквизиции как бродяжничающих цыган, повинных в многочисленных преступлениях, которые, правда, были нами совершены без кровопролития. Юридическая тонкость, скажете вы, но из-за нее мы моментально очутились в застенках инквизиции, вместо того чтобы предстать перед обыкновенными судьями.

«Сладостная добродетель, — сказала себе я тогда, — стоит ли воскурять фимиам перед твоими алтарями? Чего я в итоге добилась, посвятив тебе всю свою жизнь? Могу ли я надеяться на суд скорый и справедливый? Кто защитит мою невиновность? Какие права у меня остались, чтобы самой доказать ее?»

В Мадриде нас отвели к алькайду. Окруженные толпой праздных зевак, мы молча выслушивали приказы алькайда, которому было поручено развести нас по различным тюрьмам.

«О Леонора! Прощай, прощай навеки! — сказал мне Бригандос, когда стражники повели его в сторону. — Позаботься, пожалуйста, о моей дочери, если, конечно, вас поместят в одну камеру. Моя добродетельная подруга, ты попала в беду из-за неосторожности Бригандоса, однако же, прошу тебя не забывать о том, что он оказал тебе помощь в трудную минуту и, кроме того, нежно тебя любил, хотя и не осмеливался в этом тебе признаться».

Откровенные слова Бригандоса несказанно меня изумили, но пока я приходила в себя, стражники, скрутив нашего предводителя, в глазах которого блестели слезы, скрылись в толпе.

«О Небо! — размышляла я. — Среди благородных людей я встречала только жестокосердие, все они хотели злоупотребить моей слабостью и невинностью, и только предводитель разбойников показал себя человеком порядочным и сострадательным... А вы, люди из общества! Признайтесь откровенно, либо ваши законы несправедливы, либо их исполнители развращены и продажны! Несчастный главарь цыган, разумеется, занимался рискованным ремеслом, и я не собираюсь его здесь оправдывать, но в душе он всегда был справедлив, отличался деликатностью и чувствительностью — неудивительно, что он проиграл. Среди гнусных извращенцев и лицемерных злодеев, составляющих