Алина и Валькур, или Философский роман. Книга вторая - Маркиз де Сад

о том, что они находятся в состоянии необычайного возбуждения, мотивы которого для меня оставались загадочными... Если предположить, что инквизиторы честно исполняют свой долг, то они, разумеется, должны обращаться с испытуемыми сурово и вместе с тем заботиться о спасении душ грешников. Внешний вид сидевших передо мной господ заставил меня призадуматься: вряд ли сострадательные духовные пастыри поведут допрос в таком возбуждении, каким были охвачены эти дикари: с пеной на устах они изрыгали яростные проклятия, а на их лицах читалась мрачная свирепость, не поддающаяся никаким описаниям! Повидимому, в развращенном сердце инквизитора родятся какие-то странные чувства, далекие от естественных. Но какова причина этой бурной страсти, вследствие которой палач услаждается мучениями жертвы, забывая о своем долге и сострадании?

А вы, властители, до сих пор терпящие подобные трибуналы! Поразмыслите хорошенько над моими беспощадными выводами, ведь польза, какую вы получаете от этих опаснейших учреждений, — ничто в сравнении с тайными преступлениями, ежедневно совершаемыми в их стенах!

Инквизитор, с трудом переводя дыхание, прерывающимся голосом спросил, какое впечатление произвели на меня страдания подруги. Угрожающий тон, с которым был задан этот вопрос, не предвещал мне ничего хорошего...

Вспомнив о словах алькайда, я не решилась раздражать моего строгого судью и потому отвечала, что пример Кастеллины подействовал на меня настолько сильно, что я готова открыть инквизитору, и только ему одному, некие весьма важные тайны. Под конец я горячо попросила дона Криспо, чтобы он согласился допросить меня с глазу на глаз.

Викарий сразу же энергично запротестовал; мне один раз уже была оказана подобная милость, говорил он, и в повторном допросе, следовательно, нет никакой необходимости, я же немедленно должна довести до сведения священного трибунала все известные мне тайны, само собой разумеется, после предварительного обследования моего тела... физиономия викария, между тем, судорожно подергивалась; разговаривая, он бросал на меня свирепые взгляды, подобно тому как разъяренный лев смотрит на беззащитного ягненка, готовясь проглотить его.

Я бросилась на колени перед моими судьями и с жаром умоляла их выслушать мои признания в каком-нибудь менее ужасном, чем камера пыток, месте...

«Никаких поблажек», — резко ответил викарий.

Он приказал палачам подойти ко мне.

В эту минуту я бросилась на колени и, кланяясь в ноги моим мучителям, возобновила свои мольбы с новой силой, так что дон Криспо, похоже относившийся ко мне сочувственно, не выдержав, повернулся к своему собрату:

«Достаточно, сударь! Завтра мне станут известны все ее тайны; послезавтра же мы назначим ей здесь новую встречу и, таким образом, завершим это дело».

Викарий с явной неохотой согласился с доводами дона Криспо, и меня отправили обратно в камеру. Моя несчастная подруга осталась наедине со своими палачами. Я ждала ее возвращения, но, как оказалось, напрасно.

В час ужина дверь в камеру Климентины открылась и туда вошла какая-то женщина; когда я по привычке окликнула подругу, мне ответил чужой голос, так что я даже несколько смутилась от моей неловкости. Разговор с незнакомкой, тем не менее, завязался достаточно быстро. Вскоре, однако же, мне стало совершенно ясно, что моя новая соседка была помещена рядом со мной, с тем чтобы уговорить меня принять предложения инквизитора.

Рассказывать вам обо всех хитростях и уловках этой сводни, стремившейся склонить меня к сожительству с инквизитором, и утомительно и неприятно. Смысл ее уговоров в кратком виде сводился к следующему: раз мне посчастливилось добиться второй аудиенции у главного инквизитора, то я должна беспрекословно подчиниться любым его приказаниям; оказав мне такую милость, инквизитор, надо полагать, и в дальнейшем будет относиться ко мне благожелательно. Упрямиться в этой ситуации глупо, ведь инквизитор в любую минуту может прибегнуть к грубому насилию. «Вы еще не знаете моей истории, — говорила мне новая соседка, по-видимому желая поделиться со мной какими-то своими секретами, — меня осудили на смерть, хотя преступление мое в сравнении с вашим — сущий пустяк; инквизитор отнесся ко мне благосклонно, я ломаться не стала, и теперь меня вот-вот выпустят на свободу. Вы не должны бояться суровости дона Криспо, потому что во время допросов каждому инквизитору приходится подчиняться известным правилам; в сущности же, дон Криспо — добрейший человек и, между прочим, дамский угодник. Нельзя упускать столь благоприятную возможность, доверьтесь мне, дорогая, ведь отказ вам будет очень дорого стоить... Не забывайте к тому же о том, что дон Криспо обладает большей властью, чем испанский король: вы можете убежать на сто льё отсюда, однако судьба ваша по-прежнему будет находиться в руках дона Криспо: по малейшему капризу его вы взойдете на костер или обретете свободу».[49]

Поскольку я намеревалась извлечь для себя возможно большие выгоды из неожиданной страсти дона Криспо, мне не было нужды отказываться; я ответила шпионке, что считаю доверие дона Криспо величайшим для себя счастьем и надеюсь в будущем оказаться достойной его милостей.

Этим же вечером ответ мой, очевидно, был доведен до сведения дона Криспо, которому не терпелось воспользоваться плодами своей победы. Мне передали, что главный инквизитор соблаговолил пригласить меня на чашку шоколада.

Я постаралась принарядиться, чтобы выглядеть привлекательно, ведь моя судьба теперь полностью зависела от настроения дона Криспо, поэтому я намеревалась вскружить ему голову, чтобы затем поступить с моим новым воздыхателем точно так же, как и с прежними.

Около десяти часов утра явились стражники. Какими-то таинственными путями они провели меня до апартаментов его сиятельства. Как только я вошла в комнату, дон Криспо приказал затворить двери, с тем чтобы его никто ни под каким предлогом не побеспокоил во время нашего свидания. В это время стояла страшная жара, поэтому инквизитор принял меня в одном халате из коричневого гродетура, едва прикрывавшем его тело; развалившись на кресле с подушками, дон Криспо бесцеремонно предложил мне сесть на стул, стоявший очень близко напротив его кресла, так чтобы мы сидели лицом к лицу.

«Дитя мое, — сказал мне он, когда я уселась, — ради вас мне пришлось поступиться долгом — немногие женщины получали от меня подобные милости; не буду скрывать, вы мне понравились. Судьба ваша в ваших руках; вы сами видели, что произошло вчера с одной из ваших подруг; те же самые мучения выпадут и на вашу долю, так что завтра в это же самое время я уже не в силах буду вам помочь. Видите ли, власть моя имеет определенные границы. К пытке, нечего греха таить, приговариваются лица, заранее осужденные на смерть. Вы понимаете теперь, что на карту поставлена ваша жизнь, и я должен вас предупредить, что вам не удастся ее спасти, если