Алина и Валькур, или Философский роман. Книга вторая - Маркиз де Сад

вы не согласитесь стать моей рабыней, готовой повиноваться любым моим причудам, даже если они, — бесстыдно добавил инквизитор, — вызовут у вас отвращение... Мы не походим на заурядных обывателей, и вы обязаны отдавать себе в этом отчет... Когда в твоем распоряжении множество женщин, ухаживать за ними бессмысленно; мы ничем не отличаемся от восточных деспотов, мы можем позволить себе любые удовольствия и не несем за них ни малейшей ответственности; богатства наши неисчислимы; в любую минуту мы вправе приговорить к смерти даже самого знатного из подданных испанского короля; вокруг нас увиваются толпы прислужников. Не успеем мы чего-либо захотеть, как наше желание тотчас же исполняется. Все это растлевает наши нравы и извращает вкус. Вам, разумеется, придется вытерпеть от меня многое, однако это все же, мне думается, лучше, чем гореть в пламени костра. По натуре я человек добродушный; поверьте мне, я не хочу отдавать унизительные приказы, чтобы сломить ваше сопротивление, ибо передо мной вы абсолютно беззащитны. Поразмыслите о том, в каком незавидном положении вы оказались: француженка, вдали от родной страны, поссорившаяся с родителями... Обладай вы хоть тысячью жизнями, беспомощное создание, и мне захочется лишать вас по одной из них каждый день, никто на этой земле даже не спросит меня, почему я решил так поступить. Сознавая свое ничтожество, вы должны без промедления склониться перед моим могуществом, отбросить ненужную гордость... Этим утром я подвергну вас кое-каким предварительным испытаниям, чтобы убедиться в вашей покорности. Если вам посчастливится мне угодить, то ближайшую ночь мы проведем в одной постели».

«О милостивый государь, — сказала я, бросившись в ноги мерзавцу, который по воле случая стал моим господином, — власть, которой вы добиваетесь, у вас в руках; раньше вы распоряжались телами людей, а теперь я ощущаю потребность вам покориться в глубине собственного сердца. Ах! Пожалуйста, не приказывайте и не отдавайте команды, ведь благодаря своим качествам вы уже завоевали мое сердце: какая власть, даже могущественнейшая, может сравниться по силе с правами любви?.. Ни одна женщина, пожалуй, не говорила вам таких слов: смиренные рабыни, они спешили предупредить любой каприз своего господина, хотя и презирали его в душе; вы же пробудили во мне совсем иное чувство. Так дайте же мне возможность насладиться этими изысканными ощущениями; не лишайте меня удовольствия рассказывать вам о моих переживаниях; не позволяйте остынуть сердцу, в котором царит ваш образ... Нет, прошу вас, не отвергайте моей любви, и мы будем вместе вкушать ее удовольствия...»

«Как это? — в изумлении вымолвил монах, приглашая меня сесть рядом с ним. — Неужели я мог внушить тебе нежные чувства?»

Потупив взор, я густо покраснела.

«Дитя мое, правда ли, что ты меня любишь?»

«Да, — отвечала я, бросая на инквизитора страстные взгляды, — ни от кого из мужчин, признаюсь вам, я не ожидаю такого счастья... Если бы вы, к моей радости, любили меня, по крайней мере, в два раза слабее, чем я вас, то все женщины мира завидовали бы моей судьбе. Но, увы! — продолжала я сквозь слезы, казавшиеся вполне искренними. — Какие обманчивые надежды! Неужели я осмелилась влюбиться в такого могущественного владыку? Ах, если бы он хотя бы на секунду забыл о своем величии, отбросил прочь свои важные титулы, при одном упоминании которых содрогается от страха вселенная, если бы он оставался только галантным кавалером, тогда бы несчастная девушка могла бы свободно соединиться с возлюбленным, достойным того, чтобы за ним ухаживали прекраснейшие королевы».

Самолюбие порой вводит нас в заблуждение; преподобный отец дон Криспо Брутальди Барбарибос де Тортуренсия, самый уродливый из мужчин, возомнил себя писаным красавцем — еще прекраснее Адониса. Человек порочный и надменный, он сразу же принял за истину мои слова, поверил, что любим, а затем, видимо, одобрил мой выбор.

«Дитя мое, — обратился ко мне дон Криспо, — если бы я раньше знал, какие чувства ты ко мне испытываешь, то, конечно же, избавил бы тебя от многих неприятностей. Здесь мы привыкли к обществу красивых женщин, хотя они угождают нам и против воли. Но вот любовь... Это чувство доселе мне неизвестно; первый опыт с тобой я проделаю с величайшим наслаждением! Мне почти не приходилось встречаться с такими симпатичными девушками, такими очаровательными... Пусть так! План мой от этого нисколько не меняется. Вечером ты снова придешь в гости ко мне, и мы проведем вместе восхитительную ночь».

«О Небо! Что вы говорите! — вскричала я в ужасе. — Наслаждаться любовью среди палачей! Вдыхать аромат роз, не освободившись от цепей рабства! Как смогу я внимать голосу моего сердца в этом мрачном застенке? Душа моя, пылающая любовью к вам, здесь останется для вас недоступной. Вы будете обнимать бесчувственную куклу, а не нежную женщину, любящую вас до безумия! Ах! Вы не знаете, какими бывают француженки, с их живым воображением и пылким темпераментом: от безделицы они приходят в восторг, и от безделицы же и расстраиваются; любой, даже самый достойный любовник не получит желаемого наслаждения, если он не сумеет разжечь воображение француженок, поклоняющихся исключительно химерам; хотеть нравиться еще не значит уметь... Бежим же из этой грязной клоаки; у вас, наверно, имеется дом в деревне — там нас и поджидает счастье; мы отдадимся сладостному чувству под воркование влюбленных голубков... Давайте, давайте же, умоляю вас, снимите с моих рук эти тяжкие цепи и вместо них украсьте меня цветочными гирляндами, ведь загородные луга изобилуют цветами, из их лепестков мы соорудим трон, и на нем вы, кого я обожаю, одержите надо мной победу; флора и Зефир будут услаждать наши любовные игры: мы будем утопать в разнообразнейших наслаждениях, улыбающаяся природа будет нас вдохновлять и возбуждать — одним словом, весь мир будет принадлежать нам одним».

«Пленительная сирена, — прервал мои речи дон Криспо, привлекая меня к себе, — позволь мне поцеловать эти сладкие губки, откуда исходят такие приятные слова».

Но я проворно уклонилась от его объятий.

«Нет! — вырвалось у меня. — Почему я должна вам уступать, ведь пока вы мне ничего определенного не обещали? Поцелуй, которого вы так настойчиво домогаетесь, является сладостным залогом любовной страсти; сердце приказывает мне подчиниться, но разум протестует. От увиденного и услышанного в этих мрачных застенках голова у меня идет кругом, страх парализует волю... Бежим же отсюда, скорее покинем эти стены, и тогда вы увидите, какой может стать женщина, опьяненная любовью!»

«Хватит, плутовка, хватит! — в порыве страсти вскричал монах. — Твои пылкие взоры, сладкие речи совершенно меня покорили. Я не узнаю сам себя... Когда стемнеет, за тобой зайдет мой верный слуга, ты пойдешь следом