Алина и Валькур, или Философский роман. Книга вторая - Маркиз де Сад

Поскольку они перешли на рысь, и, кроме того, до меня доносился женский плач, я поняла, что погоня завершилась успешно. Понемногу я набралась храбрости; прислушалась, потом даже высунула из листьев голову... Представьте же себе мое удивление, когда при ровном свете луны я увидела прямо перед собой Флорентину, четырнадцатилетнюю цыганку, о которой я вам рассказывала. Ошибиться я не могла, слишком знакомая фигура, черты лица. Мне не хотелось верить своим глазам, но ужасная сцена, свидетельницей которой мне довелось стать буквально через минуту, подтвердила мои самые худшие опасения.

«Черт возьми! — обратился один из всадников к своему товарищу. — Мы совершим великую глупость, если отдадим девчонку нашему господину, не успев с ней хорошенько поразвлечься. Раз уж представился такой случай, им надо воспользоваться».

«Согласен, — отвечал другой всадник, тот самый, который вез на своей лошади девушку. — Ты, как я знаю, человек не болтливый, и я тебе доверяю. Наш господин мечтает отомстить этой шутнице, а на остальное ему наплевать. Если она ему все-таки пожалуется, то мы обвиним ее во лжи».

«Да и кто ей теперь поверит», — подтвердил первый всадник.

Негодяи спешились возле кустарника. Здесь они намеревались совершить задуманное преступление. Несчастная девушка лежала на траве как раз напротив меня, так что я не могла ошибиться, и вот... Но стоит ли описывать вам эту сцену? Вы прекрасно понимаете, что она отличалась крайней непристойностью. В течение трех часов мерзавцы по очереди насиловали бедную Флорентину, и когда они удовлетворили свою животную страсть, девушка была уже без сознания.

Вскоре забрезжил рассвет, однако насильники почему-то не спешили к своему хозяину. Я дрожала от страха, ведь они могли увидеть меня в любую секунду.

«Клянусь святым Христофором, — сказал один из этих подлецов, похоже изрядно утомившийся после стольких гнусностей; по виду мерзавца я поняла, что он замыслил недоброе. — Клянусь всеми святыми, обитающими в раю, лучше нам перерезать горло этой мошеннице, нежели везти ее к нашему господину. Стоит ей проронить хоть одно слово — и мы погибли; подумай сам, будет одной женщиной на свете больше или меньше, стоит ли из-за этого лишаться службы? Мы получили от нее все, чего добивались, желание нас больше не беспокоит, так давай же разрубим тело на полторы дюжины кусков и бросим их в кусты, а нашему господину скажем, что девчонку мы не видели. Поверь мне, нас никто даже и не заподозрит в этом убийстве».

Флорентина, между тем, пришла в себя. Услышав такие жестокие речи, она зарыдала.

«Мои милостивые господа! — сказала она, став на колени перед своими мучителями. — Клянусь всем самым святым в моей жизни, что я никому не расскажу о том, что вы со мной сделали. Вас приставили ко мне в качестве стражников, так что вы всегда можете наказать меня за излишнюю болтливость: пророни я хоть одно лишнее слово, и вы спокойно прикончите меня в доме нашего господина».

Пока Флорентина умоляла подарить ей жизнь, тот самый всадник, который предложил ее изнасиловать, а он, вероятно, был гораздо свирепее своего товарища, схватил несчастную девушку за волосы и, одновременно, приставил к ее груди острие кинжала:

«Нет, нет, никакой пощады, в могиле ты уж точно не проговоришься. Приятель, — обратился он ко второму слуге, продолжая поигрывать кинжалом, — сейчас нам предстоит сделать нелегкий выбор, так что призадумайся над моими словами хорошенько: либо мы прикончим эту развратницу, либо рискнем нашим благосостоянием; в первом случае пострадает только эта презренная шлюха, зато во втором — мы оба. Какие еще могут оставаться сомнения?»

«Остановись, — отвечал свирепому злодею его товарищ, — доводы твои, как я думаю, совершенно справедливы, но мы и так уже совершили преступление, зачем усугублять свою вину? Она обещала нам держать язык за зубами, поверим-ка ей на слово; если она его не сдержит, мы всегда успеем ее прикончить... Поехали, уже занимается рассвет, наш господин волнуется, поспешим возвратиться к нему».

«Напрасно, напрасно, как бы потом не пришлось раскаиваться, — пробормотал первый слуга, отпустив волосы маленькой цыганки, — преступник никогда не должен останавливаться на полпути, потому что наказывают лишь тех, кто не сумел довести злодеяние до конца».

«Нет правила без исключения, — возражал его более милосердный товарищ, перебрасывая Флорентину через седло, пока его приятель вскарабкивался на своего скакуна, — но как бы там ни было, наша совесть будет успокаиваться тем, что мы совершили наименьшее зло».

Всадники пришпорили лошадей.

Сидя в кустах, я едва дышала от страха, кровь застыла в моих жилах. Когда же всадники скрылись вдали, я поспешила покинуть это проклятое место, в этот момент не задумываясь над причинами неожиданной встречи с Флорентиной. Итак, я грустно брела по прежней дороге; малейший шорох заставлял меня трепетать от ужаса, и, тем не менее, я постоянно задавала себе вопрос, каким образом Флорентина оказалась во власти этих негодяев? Я не встретилась с ней в застенках инквизиции, хотя и знала, что она угодила туда вместе с прочими цыганами. Но как ей удалось спастись? Почему она решила бежать по той же самой дороге, что и я? Дать ответ на эти вопросы я никак не могла, и потому терялась в догадках. Наиболее правдоподобной выглядела все-таки следующая версия: викарий, такой же развратник и злодей, как и дон Криспо, очевидно, тоже имел где-нибудь поблизости загородный дом; распутные приятели поделили между собой цыганок, арестованных доном Педро, и Флорентина, таким образом, досталась викарию; потом она бежала от своего мучителя, подобно тому как я отделалась от инквизитора. Но почему она решилась бежать? Ведь тех причин, которые руководили мною, у нее не было; то, что вызывало у меня одно лишь отвращение, для нее означало благополучие.

После отвратительной сцены в кустарнике мне с Флорентиной встретиться более не довелось, а о судьбе этой несчастной девушки я также не получила впоследствии никаких известий.

Я продолжала идти на север; к полудню я увидела слева от себя Эскуриал; проезжая дорога вела прямо к Эскуриалу, однако я предпочла обойти эти величественные постройки боковыми тропинками. Теперь я окончательно убедилась в том, что выбрала правильное направление и иду к Пиренеям. Пока светило солнце, я брела по дороге, стараясь обходить стороной населенные пункты. Иногда я отдыхала в тени деревьев, утоляла жажду водой из ручья и подкрепляла силы кореньями. К вечеру я заблудилась, хотя и двигалась в прежнем направлении, и никак не могла определить, где я оказалась. Передо мной возвышались горы, отделяющие Старую Кастилию от Новой. Чтобы вновь выйти на пиренейскую дорогу, мне надо было добраться до Сан-Ильдефонсо, находившегося где-то за этими горами.