Алина и Валькур, или Философский роман. Книга вторая - Маркиз де Сад

будто добродетельные и почтенные монахи пойдут на такие гнусности! В монастыре живут всего три монаха, и все трое достойны канонизации. Вчерашним утром один из них заходил сюда со словами утешения, святой человек... Господь нас горячо любит, говорил он, если насылает столь тяжкие наказания; подобно Спасителю, мы должны стойко переносить выпавшие на нашу долю несчастья; девочка, чью судьбу мы все здесь оплакиваем, теперь, очевидно, находится в раю. Как можно в чем-либо подозревать этих добродетельных старцев? Если бы наша дочь действительно сбежала в монастырь, они немедленно привели бы ее к нам обратно. Несчастная малышка... С раннего детства она тянулась к этим монахам: один из них был ее исповедником, а другой и по сей день духовник нашей семьи. В монастыре дочь наша научилась читать, приняла первое причастие. Монахи к нам часто наведываются; дают добрые советы, балуют подарками... Только злодеи могут обвинять в гибели нашей дочери таких почтенных людей».

Я заставила себя промолчать; каким бы страшным ни казалось мне преступление монахов — а я была уверена в том, что это они убили несчастную девочку и потом на моих глазах похоронили ее в монастыре, — ни за что на свете я бы не согласилась донести на убийц; и в самом деле, разве от моего доноса убитая воскреснет? Законы природы, к слову сказать, темны и двусмысленны: если убийство одного человека считается преступлением, то не стану ли преступницей и я, после того как по моему доносу на эшафот взойдут три монаха? Ну, а если убийство не является преступлением? Допустим, оно не нарушает законов природы, более того, естественный порядок вещей поддерживается в силу того, что одни существа ежесекундно лишают жизни других, заслуживают ли тогда наши монахи смертной казни? Повторяю вам, по моему доносу могли погибнуть три монаха. Но разве одна жизнь — равна трем? Разве убийства прекратятся после казни этих монахов? И неужели казнь искупит смерть невинной девочки, оживит ее хладный труп? Да, монахи сами признавались в том, что убили многих женщин.

Да, я слышала их признания, однако не могла уличить монахов в прежних убийствах. Между прочим, я не располагала и верными доказательствами последнего убийства, ведь оно было совершено не на моих глазах. Обвинять же монахов в убийстве многих женщин я, разумеется, никогда бы не решилась. Да и зачем лишать жизни несчастных, которых толкали к преступлению наши дурацкие законы? Не лучше ли постараться сделать так, чтобы все монахи, сколько их ни живет на свете, на законных основаниях могли творить свои мелкие грешки, ведь тогда общество избавилось бы от опаснейших преступлений? В общем, я бы совершила ошибку, если бы пожертвовала жизнью монахов ради нелепого закона. Итак, молча выслушав жалобы старика, я посочувствовала его горю и щедро заплатила за предложенное угощение. Пообедав, я отправилась в путь. По словам крестьян, еще до захода солнца я смогу добраться до Сеговии.

Сначала я шла по узкой тропинке, но где-то через три льё вышла на проезжую дорогу.

Крестьяне, похоже, меня не обманули. По этой дороге идти я все-таки побоялась, ведь на ней меня в любую минуту могли арестовать за побег из застенков инквизиции. По этой причине я снова свернула на боковые тропинки, стараясь по-прежнему двигаться по направлению к Пиренеям. За целый день пути мне не встретилось ни одного человека, я смело шла наугад и в конце концов заблудилась. Между тем приближалась ночь. Поблизости не было видно никакого убежища, где бы я могла спокойно переночевать.

Утомленная несчастьями, потрясенная сценами ужасных преступлений, свидетельницей которых мне пришлось стать против моей воли, я почувствовала необъяснимый страх. Не в силах продолжать путь, я свалилась под каким-то деревом. Обморок мой, впрочем, продолжался недолго. Не успела я прислониться к стволу дерева, как с него спрыгнул весьма подозрительный молодчик, с карабином на перевязи через плечо. Помимо карабина, я разглядела кинжалы и пистолеты, заткнутые за пояс.

«Что ты здесь делаешь, шлюха, — услышала я угрожающий голос незнакомца, — как ты очутилась в наших краях?»

«Увы, сударь, — немедленно ответила я, поднимаясь с земли, — напрасно вы меня называете шлюхой. Вы видите перед собой несчастную женщину, покинувшую родную Францию из-за любви к юноше, который потом на мне женился. Но меня похитили, по всему свету безуспешно искала я моего супруга, а теперь намереваюсь продолжить поиски во Франции».

Какие, казалось бы, требовались от меня еще объяснения? Однако встреченный мною злодей этим не удовлетворился.

«Так ты француженка, — обратился он ко мне, переходя на французский язык, — моя землячка, что ж, милости просим!»

С этими словами он прижал меня к дереву. Пощады от земляка-разбойника, по-видимому, ждать не стоило. Одной рукой он крепко зажал мне рот, другой проворно задрал подол моего платья. Насильник был совсем близок к успеху, однако довести дело до конца он все-таки не успел. К нам подошли восемь других бандитов, все прекрасно вооруженные и все с отвратительными физиономиями.

«Минуточку! — крикнул нам один из разбойников, с силой оттаскивая от меня незваного кавалера. — Минуточку, каждый должен получить причитающуюся ему долю; справедливо ли, когда новичок первым хватается за добычу? Атаман, — сказал разбойник человеку, подошедшему к дереву последним, — разреши наш спор».

«Кто эта потаскушка? — спросил главарь разбойников, вытащив меня из-за дерева; какое-то время он внимательно рассматривал мое лицо. — Разрази меня дьявол, да она недурна собой. Друзья, отведем ее к нам в пещеру, вы же знаете, что у нас нет кухарки; когда мы будем возвращаться с работы, нам останется только сесть за накрытый стол. Смазливая, однако же, шлюха — она пригодится и для кое-чего другого, если нам взбредет в голову позабавиться с ней. А теперь отправимся в путь, — продолжал атаман, — нам надо успеть до рассвета устроить засаду на мадридской дороге, у лесной опушки. Мы должны перехватить одну карету, забрать деньги и перебить пассажиров. Я не нахожу себе места от злости, и как только мы вчера упустили берлину герцога Альбукеркского? Ну, ничего, завтра мы отыграемся на тех, кого встретим».

Негодяи, увлеченные приятной беседой, отправились в путь, не забыв захватить с собой и меня. Итак, по воле судьбы я снова оказалась среди недобрых людей. Недобрых? Сказано слишком мягко: я попала в руки к безжалостным убийцам, не знающим ни пощады, ни сострадания. Эта банда, оставаясь неуловимой в Старой Кастилии, за последние полгода совершила множество самых жестоких преступлений.

От отчаяния я едва дышала, душу мою терзали мрачные предчувствия; говорить здесь о них было бы неуместно. Иногда я просила бандитов сжалиться надо