Великий Гопник. Записки о живой и мертвой России - Виктор Владимирович Ерофеев

— Люблю далеко плавать. Пошли пить вино.

Чтобы загладить свою вину, ты заказал в простецком ресторане бутылку пижонского Sassicaia — это революционное вино, созданное на основе каберне в 1968 году энологом-бунтарем Джакомо Такисом, нарушителем запрета на использование в Тоскане международных сортов.

Ты и сам был похож на Sassicaia.

Всякий раз ты приходил ко мне домой с новой барышней модельного вида и дорогой бутылкой. Модели сидели с длинными волосами, в сапогах, в коротких юбках, плотно сжав колени и губы. Иногда, буквально на мгновенье, обнажались розовые стринги, которые были обречены на роскошную ночь.

Однажды у меня в коридоре на дне рождения родилось понятие либеральная империя.

Оно не прижилось. Рекламные баннеры, зовущие жить, как Европе, отталкивали народ.

А вот если бы ты тогда утонул, в чем я был совершенно уверен, назвали бы твоим именем площади и бульвары по всему миру? И что важнее: загробное тщеславие или девочки, девочки, девочки в розовым стрингах?

Последний раз я видел Немцова на дне рождения у Р. На кухне большой жратвы он сказал, обращаясь ко всем, что многие годы раздумывает над тем, что я написал в крохотном рассказе Автопортрет писателя в пальто: «И вот вошел я в пальто цвета хуя».

Какой же это цвет?

В дискуссии приняли участие многие гости. Дискуссия перебросилась на другие страны. В Берлине одна француженка сказала, что это цвет грейпфрута.

Я встретил его возле лифта на студии какого-то иностранного телевидения. Он спросил:

— Как ты думаешь, когда меня посадят?

И всякий раз, когда мы встречались:

— Меня посадят?

Я говорил, что перед ним стоит очередь. До него так сразу дело не дойдет.

Через несколько лет, когда он уже как политик вышел на улицу, времена поменялись и розовые стринги исчезли из моей квартиры, я сказал:

— Впереди тебя есть пара человек. Ты во втором ряду.

Он обогнал всех.

Его убила архаическая сакральность матерного слова. Когда в Киеве он сказал ебнутый в применении к Великому Гопнику, я подумал, что он перешел в первый ряд. А он мне красочно рассказывал, что его хотели сначала судить за оскорбление верховной власти, а потом прикусили язык: как на всю страну запустить историю про ебнутого царя?

Борис был очень доволен, что всех перехитрил.

Не простили ни слова, ни радости хитрости.

Он не учел, что в тюрьме за такие слова убивают. А здесь — вон! — всё это тюрьма. И здесь тюрьма, и там тюрьма. А сама по себе тюрьма — помещение для пыток.

Они чудовищно ненавидели друг друга, он и Ставрогин. Я говорил Ставрогину, что надо бы Борю назначить мэром Сочи, и он как ответственный человек успокоится и будет работать. В качестве примера я приводил Чернышевского, про которого хорошо отзывался Розанов, укорявший правительство в том, что оно не смогло использовать его неуемную энергию. Ставрогин слушал и молчал.

А Боря как-то сказал, что Ставрогину он может позвонить только один раз, в самом крайнем случае. Когда Борю ненадолго сажали за марши, Ставрогин распускал слухи, что еготамопустили.

Перед лицом бесчеловечности каждый становится наивным. Мы проживаем самый бесчеловечный период русской истории.

Постойте, а Иван Грозный? Или Сталин?

Ну да, конечно, но этот все равно самый бесчеловечный, потому что это почти голая, почти ничем не прикрытая бесчеловечность. Там бесчеловечность объяснялась Третьим Римом или бесклассовым обществом, а здесь ничего, кроме географии и величия. Но и география, и величие достигаются прямо противоположным путем.

Да, но не с этим народом! Мы не китайцы!

На Западе мат выветрился, и обсценные слова превратились в вульгарную лексику подворотни, лексику, которая раздражает, возбуждает, в зависимости от обстоятельств, но не убивает. Русский мат остался оружием, это — посыл смерти и смертельного унижения. Если начальник ебнутый — он не начальник. Его надо или менять, или — мстить за оскорбление.

В случае с Немцовым Кавказ и армия едины. Они устроили настоящее шоу на мосту перед Кремлем. С проездом снегоуборочной машины. Ритуальное убийство зарвавшегося оппозиционера-либерала-еврея-ставленника Америки.

Не произнеси он этого слова, когда уже закончилась запись интервью в Киеве, но камера равнодушно или намеренно продолжала писать его эмоциональный off-records, и телевидение показало — он бы еще остался какое-то время стоять в очереди на арест.

Нравы африканского племени. Если тебе на базаре тыкают, не горячись, узнай сначала, есть ли на их языке слово «вы».

— Так что же, обманывать народ? — спросила меня Хакамада.

Чтобы взять власть, нужно обманывать. Либералы наши не научились. Вранье для них — монополия власти. Отпрыски интеллигенции.

Убийство Бориса Немцова обезглавило русскую оппозицию. Русские либералы пошумели, повозмущались, вышли с лозунгами «Герои не умирают» и успокоились через месяц. Запад угомонился еще быстрее. Герои умерли.

87. Апокриф

В течение 13 лет у меня на телеканале «Культура» была еженедельная телепрограмма «Апокриф». С 1998 по 2011 год. Мы выпустили около 500 передач об основных человеческих инстинктах, чувствах и ценностях. С каждым годом ее все больше и больше ненавидели высокие идеологи Великого Гопника. Летом 2011 года мне позвонил руководитель канала. В день смерти моего отца. Я думал: он узнал о смерти и хочет выразить соболезнование. Но нет. Он сказал, что моя программа закончилась. Ее придушили на радость Великому Гопнику.

«Апокриф» перед тем, как стать студийной программой, был бродилкойи приводил меня в разные места. Вот одно из них:

88. Надежда

— Пока, дорогая! — я стоял на пороге нашей московской квартиры.

— Ты куда? — крикнула жена с кухни, откуда клубился запах утреннего кофе.

— В тюрьму.

— Как в тюрьму?

— Во Владимирский Централ. Там открылся музей знаменитых заключенных.

— Ничего себе! Я тоже хочу. Возьми с собой.

— Опаздываю! Целую! В другой раз.

Среди многочисленных моих журналистских поездок по России эта была действительно незабываема. До Владимира от Москвы около ста километров на восток — казалось бы, пустяк. Но уже там наступает преображение. Это вечная, лишенная европейских декораций, голая, посиневшая от сибирских ветров Россия.

Я наконец разгадал тайну русской души. Вот как это произошло. Я подъехал к воротам Владимирского Централа, созданного по указу Екатерины II. Это типично немецкая тюремная застройка ХVIII века. Стояла ранняя весна или поздняя осень. Впрочем, ранней осени у нас почти не бывает — сразу снег. По тюремному уставу императрицы рекомендовалось наблюдать за заключенными «крепко и неослабно во всякое время», но обходиться с ними «человеколюбиво». При этом арестантов клеймили, вешали на шею тяжелые деревянные колодки, пороли. При Александре II отстроили дополнительный корпус —