Путь Абая. Книга I - Мухтар Омарханович Ауэзов

Однако не стал высказываться вслух.

Ответа отцу он не дал, лишь сдержанно высказал свое желание:

- Там, дома, есть ястреб, а в этом году много дичи. Хотелось бы поехать в Жидебай и немного поохотиться с ловчей птицей.

Эти доводы Кунанбай сразу понял и принял без особых возражений. Лишь предложил:

- Задержись еще на пару дней. Хочу завтра-послезавтра послать тебя с поручением к Байдалы. После этого, пожалуй, ты и можешь отправиться в Жидебай.

Молчаливо принимая это предложение, Абай настроился еще пожить немного у неродной матери.

Байдалы не был тем человеком, с которым Абаю приходилось близко сталкиваться. Тем не менее посылают к нему.

Вначале послали к Кулыншаку. Тот остался в обиде на Кунан-бая. А Суюндик - тот уже давно в обиде на него. Вчера в ночном разговоре Абай услышал от взрослых людей разные обвинения отцу. Это были суровые, серьезные обвинения, осуждающие Кунанбая. Он обижал людей, был несправедлив к ним. Обидел Суюндика, обидел и Кулыншака, но отправлял сына именно к ним! А теперь собирается отправить к Байдалы - для чего? Ведь Байдалы тесно связан с Божеем и открыто враждует с Кунанбаем. Его же собственная вражда и противостояние с Байдалы казались несокрушимыми, как вечные ледники. Однако что случилось? Неужели растаял лед вражды в его душе? Или появились какие-то новые намерения? Этого Абай пока не знает. И вот вскоре должен ехать к Байдалы. Хорошенько подумав, Абай, наконец, как будто стал постигать тайные помыслы отца. Он преднамеренно посылает сына к людям, враждебно настроенным к себе. Хочет, чтобы сын поближе узнал их - «увидел врага в лицо». Познал его сущность. И со временем, став умнее, поймет отца, и уважение, благосклонность, преданность сына к нему только возрастут и укрепятся.

Это понимание не принесло Абаю покоя и удовлетворения, наоборот - он весь внутренне напрягся и насторожился. Перед ним запутанные, как развалившийся клубок ниток, темные дебри вражды и ненависти. Непроходимые дебри. Абай на мгновение увидел себя со стороны: втянутого в этот клубок, блуждающего в этих дебрях, беспомощного и беззащитного, совсем безоружного в лютой войне коварства и ненависти.

Очень рано проявилось у Абая это свойство: как бы раздваиваться и рассматривать себя со стороны глазами постороннего человека.

Через два дня, как и было намечено, Абай с Карабасом были направлены к Байдалы.

Здесь было совсем по-другому, чем у Кулыншака и у Суюн-дика, - ни приветливой встречи, ни угощений. Едва переступив порог большой юрты, гости были оглушены свирепым криком Байдалы, который не на шутку рассердился на кого-то.

В доме Байдалы все было перевернуто вверх ногами, казалось, люди бегают, кричат, делают что-то без всякого смысла. У порога здоровенная скотница взбалтывала мутовкой в деревянной бадье перекисшую простоквашу, из которой готовят курт, сушеный сыр. Прямо посреди юрты в большом казане варился тот же курт, в юрте от кислых паров, жара очага - не продохнуть. Хозяин дома, Байдалы, поймал какую-то маленькую смуглую девчонку и, зажав ее в коленях, азартно шлепал по задику, приговаривая:

- Покарай тебя бог, вот тебе, получай! Чтоб тебя... вот я тебе! Получай! Никакого покоя от тебя! Вон отсюда, чтоб я тебя не видел! - И он отшвырнул прочь орущее дитя.

Если до этого девчонка пронзительно визжала, получая шлепки, то теперь, свалившись на проходе посреди юрты, закатилась в оглушающем, совершенно невероятном для ребенка, жутком реве. По лицу ее текли, смешиваясь, слезы, сопли.

- Убери! Прочь с глаз моих! - страшным голосом закричал Байдалы, обращаясь к какой-то бабе. Та подскочила с оробелым видом и, подхватив на руки ребенка, побежала из юрты, на ходу испуганно оглядываясь на него.

Как раз в это время и входили в дом Абай с Карабасом. Поздоровались, подождали, пока хозяин придет в себя, потом прошли на тор.

Байдалы на салем ответил небрежно, сам приветствовал гостей холодно.

Если в доме варят сыр, то котел, стало быть, занят - и это очень удобная причина для тех, кто не желает готовить для гостей мясо. Абаю не хотелось долго задерживаться в доме, где было так беспокойно и неуютно. К тому же быть в гостях у такого неприветливого, раздражительного человека, как Байдалы, было для Абая большим испытанием. Он не хотел задерживаться здесь и лишней минуты, и даже угроза остаться без обеда его не огорчала. Другое дело - Карабас, и Абай насмешливо покосился на него.

И в самом деле, остаться без сытного мясного обеда или ужина, будучи в гостях, для расторопного Карабаса было дело немыслимое. Покушать он любил и еде придавал большое, особенное значение. Вкусная еда для него была больше чем еда. Бывало, при нежелании Абая ночевать в каком-нибудь ауле, Карабас почти с ужасом говорил ему: «Что ты! Разве можно! Да в этом доме подают такую вкусную копченую конину!» А в другой раз, когда после всех дел можно было засветло уехать домой, Карабас умолял Абая оставаться на ночлег: «Жаным, дорогой мой, ты не знаешь, как в этом доме умеют принимать гостей! Нельзя уезжать!» И ради него Абаю часто приходилось ночевать у людей, с которыми было ему совсем неинтересно.

Но на этот раз настроению Абая соответствовали и обстоятельства в доме, и неприветливость хозяина. Абай решил скорее покончить с делом и уехать. Смотревший хмуро, исподлобья чернобородый Байдалы сразу уставился на дверь и даже не взглянул на гостей. Вскоре обратился к женщине, пахтавшей мутовкой сырный творог, и повелел:

- Эй, женщина! Принеси им кумысу! Пусть отведают...

Когда принесли небольшую деревянную чашу, Байдалы сам взболтал кумыс черпаком, разлил по чашкам и подал гостям. Себе тоже налил.

- Куда едете? По каким делам? - спросил он наконец.

Абай начал излагать ему поручение отца.

Разговор опять шел о земле. Перед откочевкой на джайлау Кунанбай передал роду Бокенши, изгнанному в прошлом году из Карашокы, земли рядом с пастбищами Байдалы. Теперь Кунанбай извещал его, что этими землями будут пользоваться аулы Сугира и Суюндика. Абай передал слова отца, еще не притронувшись к кумысу.

Выслушав Абая, Байдалы нахмурился. Темное бородатое лицо его стало еще угрюмее. Затем он поднял глаза и тяжелым, неподвижным взглядом уставился на Абая. Но юношу, кажется, это ничуть не смутило, и он не отвел в сторону своих глаз. Во всем облике Абая, еще почти детском, не было и следов