Монстросити. Панктаун - Джеффри Томас

Дрю одним паническим рывком сбросил с кровати эту тварь, внезапно испугавшись, что та задушит его своим, похожим на ската, телом. Она с глухим стуком упало на пол, а Дрю протянулся за лампой.

Включил ее, вскочил с кровати и попятился через комнату. Он увидел, как мерзость пытается подняться. Безглазая голова приподнялась, словно принюхиваясь, перекошенный рот задвигался, пуская слюни. За телом волочились шнуры жизнеобеспечения.

Дрю обернулся и взглянул на стену, где раньше висело существо: там стояла его девушку.

Она была обнажена. И как всегда прелестна, ее густые волосы наполовину скрывали лицо, словно у первобытного существа. Дикая невинность. Его зверь. Его питомец.

Но под мышкой она держала его бестелую голову.

А поперек диванных подушек лежали все до единого эмбрионы будущих клонов. Мертвые все, кроме одного, шевелившего крошечными, похожими на ласты, конечностями.

«Робеспьер» у нее под мышкой закатил глаза, губы его дрожали – он умирал, отсоединенный от своего резервуара.

Дрю почувствовал, как в нем поднимается волна ярости. Но одновременно закружилась голова от ужаса и отвращения, что его дезориентировало. Парализовало. Взгляд Дрю упал на шип в свободной руке девушки. Один из шипов, которыми было прикреплено к стене распятое существо.

Тут девушка с головой под мышкой шагнула вперед и замахнулась шипом, словно кинжалом.

Дрю вскинул руки и закричал:

– Нет!

Девушка метнулась мимо него, обрушилась на спину слепого, наполовину освежеванного существа, которое пыталось подняться, и вонзила шип в основание его шеи.

Все трое рухнули: девушка, голова, незрячая тварь. Поднялась только девушка, но она снова взяла в руки голову. Теперь та была совершенно неподвижна, как и эмбрионы, благоговейно выложенные в ряд на диване.

– Что ты делаешь? – спросил Дрю, медленно опуская руки. – Что ты наделала?

Мгновение она пристально смотрела на него. Ее лицо было почти пустым. И все же Дрю достаточно хорошо знал свое собственное, чтобы распознать печаль. Отчаяние. И отвращение к себе. Он достаточно часто видел все это в зеркале, поэтому узнал и сейчас.

Девушка развернулась и направилась к двери. Чтобы открыть ее, нажала на ключ. Наверное, подглядела у Дрю. Изнутри код не требовался, дверь с трудом проделала половину пути. Куда направлялась эта девчонка, голая, с человеческой головой, которую баюкала, будто младенца? Теперь у нее не было оружия, но Дрю по-прежнему опасался идти за ней. Но все-таки пошел.

– Подожди! – крикнул он ей вслед.

Выскользнув за дверь под нараставший дождь, увидел ее у перил балкона, она любовалась огнями города. Возможно, искала призраков, которых он видел.

– Эй, – сказал Дрю, протягивая к ней руки. – Вернись домой. Пожалуйста. Я не стану тебя отсылать. Обещаю.

Она полуобернулась, взглянула на него. По ее лицу стекала дождевая вода. Дрю увидел, что губы девушки слегка шевельнулись, будто она пыталась произнести слова.

– Пожалуйста, останься со мной, – сказал он.

Девушка снова повернулась лицом к ночи. С торжественной грацией перешагнула через низкие перила.

– Эй! – Дрю бросился вперед. И увидел, как она прыгнула в темный, влажный воздух, продолжая сжимать в объятиях его собственную лишенную тела голову.

Дрю кричал, чтобы она остановилась, даже когда видел стремительное падение бледного тела. Он привалился к перилам и таращился вниз. Девушка в полете рассекла желтый свет нижних окон. Затем исчезла в темноте, и Дрю совсем потерял ее из виду. Только услышал тяжелый удар, и ему показалось, что это его собственное разорванное сердце упало на самое дно груди.

Дрю бежал по лестницам – внешним и внутренним, пока не оказался на улице. Босым ногам стало холодно, как на замерзшем озере. Он с радостью принял это наказание.

Затем подошел к девушке и опустился на колени.

– О, Боже, – пробормотал он. – Зачем… зачем ты это сделала?

Дрю убрал с ее лица мокрые волосы, боясь того, как смерть, этот злой скульптор, могла изменить его. Но падение было не настолько долгим, чтобы изуродовать девушку. Казалось, она просто спит, повернув голову набок, даже после смерти оставаясь прекрасной. Восхитительное произведение искусства, истекающее кровью в сточной канаве.

Дрю с нежностью убрал прядь волос с ее виска. Хотя было слишком темно, чтобы разглядеть, легонько дотронулся до крошечной родинки. Пятнышка, которое их объединяло.

Дрю не бросил девушку в сточной канаве. Он осторожно подхватил обмякшее тело и начал долгий путь назад по лестнице.

Добравшись до квартиры, уложил ее в постель. Снова убрал мокрые пряди волос с неподвижного лица.

Голову без тела он забрал с собой, а теперь собирал эмбрионы, тяжелый труп распятого существа. Заодно сходил в лабораторию при мастерской и собрал органические культуры и проростки, которые в темноте девушка пропустила.

Переложил ее со всем остальным выводком в одну емкость. Но вместо того чтобы закачать фиолетовый амниотический раствор, снял с металлических полок две бутыли с химикатами.

Надев маску на лицо, Дрю вылил содержимое сначала одной бутыли, а затем другой на фигуры в резервуаре. Быстро отступил от клубов пара. Тела в резервуаре выглядели среди этих облаков расплывчатыми тенями. Казалось, все они превратились в одно перепутанное, скрученное существо. Но конечности укорачивались, тени начали исчезать, оставляя только пар… который вентиляторы высасывали прочь в ночной воздух, рассеивая пеплом погребального костра.

Наблюдая, как последние струйки поднимались к вентилятору, Дрю оплакивал девушку. Оплакивал себя.

Он чувствовал себя призраком… словно совершал самоубийство.

Розовые таблетки

Крошечный шарик игриво перекатывался под пальцами Марисоль Нуньес, будто они гонялись за ним по кругу, снова и снова, но ни у шарика не было шанса вырваться из ее плоти, ни у пальцев – ухватить это увертливое совершенство. Ведь он же совершенен? Марисоль была грузной, беспорядочной массой пульсирующих мембран, извивающихся органов, трепещущих клапанов. Она была устрицей, а ее опухоль – жемчужиной.

Сидя в поезде, Марисоль подперла подбородок ладонью и, без сомнения, выглядела всего лишь измученной после долгого рабочего дня. Так и было, но под внешним покровом ее задумчивости скрывалось нечто посерьезнее усталости. Сложенные чашечкой пальцы массировали челюсть с правой стороны, у основания. Это было почти чувственное, успокаивающее движение, лишь отчасти осознанное. На прошлой неделе Марисоль обнаружила в этом месте шарик. Ту ночь она проплакала. Этим вечером ее глаза были тускло-темными, а взгляд – отдаленней конечной остановки поезда. Державшийся за поручень молодой человек, чья промежность покачивалась перед ее лицом, взглянул на Марисоль сверху вниз и сказал, что она хорошенькая. Она его проигнорировала, и, к счастью, молодой человек вышел на парке Румфорда. Но после его ухода Марисоль запоздало ответила про себя: