Монстросити. Панктаун - Джеффри Томас

Поезд на воздушной подушке продолжил движение – пробирался сквозь внутренности Пакстона, огромного города, основанного землянами на планете Оазис, но давно заселенного множеством других рас. Даже чум, которые жили здесь до появления первых землян, стали называть этот город его прозвищем – Панктаун.

По блестящим туннелям, покрытым чешуей плитки, змеились кабели, трубопроводы и канализационные трубы, подобные сложной кровеносной системе, извилистому пищеварительному тракту. Некоторые трубы, треснувшие или лопнувшие, выпускали клубы пара, сквозь которые поезд проносился, будто сквозь облака. Марисоль увидела, как отдельные провода осыпали искрами мостки для техперсонала. В прерывистом свете технических ламп она разглядела фигуры съежившихся людей, которые то ли спали, то ли умирали на этих узких дорожках. Мимо проехал встречный поезд, в окнах замелькали лица, до того размазанные и призрачные, что Марисоль не могла сказать, люди это или иные виды. Внутри по стенам поезда бесконечной чередой бежали анимированные рекламные ролики. Трейлер последнего фильма о серийном убийце. Реклама сети оружейных магазинов. Реклама таблеток от депрессии. Реклама таблеток, которые помогут побороть зависимость от других таблеток. Убивай и спасай. Инь и ян. Что угодно, лишь бы ты обрел равновесие. Компенсаторное насилие. Пистолет под подушкой или полная таблеток ладонь. Что это – сохранение собственной жизни или избавление от нее?

Поезд с тихим шелестом остановился на подземной остановке, ведущей в Больницу Милосердия.

Марисоль прижалась гладким лбом к окну, наблюдая за посадкой и высадкой пассажиров. Когда-нибудь и она выйдет здесь. В последний раз.

Она жалела тех, кто сходил с поезда, будто они покидали баржу Харона. А пассажиры, которые садились… это, наверное, те, кто скорбел об умирающих, или кому дали краткую отсрочку от смерти. Смерть неизбежна. В ней нет ничего уникального, особенного, иначе каждый съеденный Марисоль стейк становился бы трагедией. Хотя, возможно, так оно и было. «А мне всего двадцать шесть, – подумала она. – Мне всего двадцать шесть, и я никогда не была замужем». В ней никогда не зарождалось чудо новой жизни. Кроме этой гадкой «жемчужины»… этой безупречной ошибки.

Марисоль смотрела на пожилого мужчину, медленно и неуклюже пересекавшего платформу, и сердце сжалось у нее в груди. Она следила за тем, как старик поднимался по ступенькам в поезд. Затем отодвинулась от окна и встретилась с отражением своих широко распахнутых глаз. Будто собственное отражение и вызвало у нее ужас. Но Марисоль была очень хорошенькой, как и говорил тот парень. Маленькой, похожей на куклу. Копна темных кудряшек, собранных на затылке в непослушный конский хвост. Огромные блестящие черные глаза под изогнутыми тяжелыми бровями. Маленькая, почти надменная мордашка. И кожа цвета слоновой кости. Дары одной лишь слепой природы. Не инженерия, не косметология. Бесцельная случайность. Шанс. Но опухоль… Марисоль почти ощущала ее разум, зловещую осознанную решимость. Точно у демона, который намеревался ею овладеть. Заменить ее.

Марисоль слегка повернулась на сиденье, чтобы посмотреть, как в вагон садится старик. Боялась увидеть его так близко, но по-мазохистски не могла сопротивляться.

У старика была та же опухоль, которую диагностировал у Марисоль ее ВПМП (врач первичной медицинской помощи)… но на поздней стадии. Она росла прямо между лопатками, сгибая старика, точно горбуна, под своей тяжестью. Вырасти такое могло где угодно. Марисоль видела фотографии в сети. У одного ребенка не старше восьми лет опухоль росла в орбите глаза. Розовая сфера размером с теннисный мяч, переливавшаяся белым, будто затянутая полосами облаков розовая планета в космосе. Она блестела, словно мраморная, и напоминала шар, отколотый от навершия могильного памятника. С одной стороны, больше одной никогда не вырастало. Только одна. Но с другой, опухоль нельзя было вырезать («Изгнать», – подумала Марисоль). В ее основе клубок нитей, настолько разбросанных по всему телу, настолько причудливо переплетенных, будто плющ на шпалере, настолько слившихся с нервной системой даже на микроскопическом уровне, что их невозможно было извлечь, разве что с большими усилиями, посмертно. Отсечение паразита у основания приводило к гибели хозяина. Хитроумная конструкция, своего рода механизм самозащиты, привел к тому, что некоторые назвали опухоль инопланетной формой жизни, своего рода существом, но это было не так, заверил Марисоль врач. Опухоли были безмозглыми. И это делало ситуацию еще страшнее. С ними нельзя было спорить, их нельзя было уговорить.

Даже ее новообразование – маленькое, как мраморный шарик, – уже внедрило свои ядовитые, словно у медузы, щупальца, в тело, притворяясь его частью, вплетая в этот гобелен собственные нити, становясь с Марисоль единым целым. Подключаясь к ее сложной нервной сети, а оттуда – к мозгу.

«Почему ее нельзя отсеять с помощью телепортации?» – умоляюще спрашивала Марисоль. «Вот почему», – отвечал ее ВПМП, но его объяснения были слишком расплывчатыми или техническими, чтобы она могла их усвоить.

«Почему эту штуку нельзя отравить так, чтобы ее нервы умерли, а мои остались живы?» «Это можно сделать до некоторой степени, – сказал ВПМП, – чтобы задержать процесс… иногда на много лет… но не все усики отмирают, и в конечном счете они регенерируются. Но и это не всегда возможно – в некоторых случаях болезнь прогрессировала гораздо агрессивнее».

Марисоль повезло – она больше не была временной сотрудницей и на работе ей дали полную страховку. Через две с половиной недели ей предстояло пройти первый курс лечения. Пока лишь в клинике, а не в Больнице Милосердия. Но даже при этом насколько жемчужина успеет внедриться в ее тело?

Пожилой пассажир был слишком сгорблен, чтобы держаться за перекладину над головой. Со вздохом нетерпеливого отвращения молодой человек в костюме-тройке встал со своего места, уступая его старику. Тот наполовину опустился, наполовину упал на сиденье.

Его опухоль походила на пушечное ядро, она сидела глубоко, но наполовину прорвала кожу, отодвинула край воротника и выставила себя на всеобщее обозрение. Даже заслужила несколько взглядов, в основном детских, но большинство пассажиров даже не повернулось в ее сторону. Недуг не был редкостью. В Панктауне случались вещи и похуже, но люди тоже не удостаивали их взглядом.

Больше пушечного ядра, больше розового шара для боулинга, сброшенного с высоты в желатиновую плоть. Размером с баскетбольный мяч. Марисоль видела фотографию в сети: мертвая женщина на столе, обнаженная, с огромным животом, будто беременная, но на самом деле это была опухоль, почти полностью лишенная кожи, блестящая, гладкая и даже красивая, твердая, как кость, и весила она двести фунтов. Большинство не проживало достаточно долго, чтобы она достигала таких размеров. Слава Богу.

Этот мужчина, поняла Марисоль, не мог пользоваться левой рукой – та была согнута в локте и плотно прижата к