Путь Абая. Книга III - Мухтар Омарханович Ауэзов

Вошла Одек, держа в своих сухих руках помятое медное блюдо с чайником и пиалами, гости подсели ближе к дастарха-ну, хозяин остался в постели. Ербол протянул ему полную пиалу. Абай все думал над прозвучавшими здесь словами, молча потягивая крепкий чай.

- Ты хочешь сказать, Ербол, что нам так на роду написано -кочевать? - вновь заговорил Базаралы. - А как быть с теми волками, что берут с нас недоимку, карашыгын? Разве попались бы мы им на растерзание, если бы жили где-нибудь оседло? Разве не по своей воле мы угодили в ад, твердо стоя на своем и не желая покидать джайлау?

Все это Базаралы говорил, глядя на Ербола, теперь протянул ему свою уже пустую пиалу и обратился к Абаю:

- Помню, как ты отбросил этих злобных шакалов, хорошенько отхлестав их по мордам! Я с большим удовольствием на это глядел, но все же... Успели они таки поиздеваться над людьми! Бедный, несчастный народ, только и вопит, всполошенный, словно стая куропаток. Жаль, что я в те дни тоже был задавлен болезнью, а не то бы пошел с тобой, пусть даже пришлось умереть. Хотелось повести всех своих людей, чтоб разогнать эту черную стаю. Нет у Базаралы ни богатства, ни чего-то такого, что можно было бы потерять. Лучше хоть один день прожить, как подобает мужчине, чем заживо сопреть в этой постели! -воскликнул Базаралы, гневно хлопнув ладонью по одеялу.

Ербол посмотрел на него с восхищением:

- Вот так Базеке! Сам говоришь, что больной, а волю-то свою еще не потерял!

- Верно, - поддержал его Абай. - Нам, здоровым, еще далеко до Базаралы! Гляжу на него - радуюсь, а как о себе подумаю, то даже тошно станет.

- Не говори так, Абайжан! Кто я есть? Только лишь черный шокпар в руках настоящего воина. А кто ты? Тот самый воин, в чьих руках это оружие. Ты сеятель, хлебороб и жнец. Образованный сын своего народа. Ты и должен вести за собой таких, как я.

Казалось бы, сказанное в таком роде должно было порадовать Абая или, по крайней мере, - как-то приободрить... Увы, он не обольщался насчет своей судьбы, хорошо понимая: все, что он может сказать стихами, - в конечном счете и прежде всего -только слова.

- У меня была мечта, - сказал Абай. - Показать людям дорогу, ту единственную, по которой наш народ смог бы пробиться к свету. Может быть, я и показал ее. Но не смог дать им в руки оружия, тот самый шокпар, о которым ты говоришь, Базеке!

Пришла пора вечерней трапезы, затем медленно подступили сумерки, а друзья говорили все о том же - о народе и его судьбе, о безысходности и бессилии, но так ничего и не решили, так и не отыскали тот самый заветный шокпар.

Наступила ночь. Абай и Ербол решили остаться в ауле Ба-заралы до утра. Было тепло и безветренно, и гости попросили Одек постелить им снаружи, у земляного очага. Хозяин, тепло укутанный в одеяло, также присоединился к ним.

Облокотившись на подушки, все трое молча любовались тихой ночью. Полная луна плыла невысоко над холмами Донко-ныса, освещая убогие юрты, - казалось, она была совсем близко, будто пожаловала в гости прямо в бедный аул Базаралы или же просто родилась в этих местах и только что решилась отправиться в свое дальнее плавание. Абай долго смотрел в светлый лик ночного светила, вдруг ему показалось, что оно поет. Нет, это донеслась чья-то тихая песня с окраины аула.

Пели девушки, судя по голосам - девочки-подростки, совсем еще юные. Слышался смех, обрывки разговоров и шуток. Абай понял - то вышла в ночное молодежь, вернее, следить ночью за табуном было для нее лишь поводом, чтобы повеселиться. И правда: песня за песней исполнялась под скрип качели, будто бы отбивающей такт.

Под эти хорошо знакомые звуки Абай вспомнил свое, уже далекое, словно бы его вдруг обдало теплой и в то же время горькой волной, как если бы он ночью купался в соленом озере.

Вдруг хозяин аула, будто подслушав мысли Абая, мечтательно проговорил:

- Как же прекрасно было то время! Беспечная пора юности...

Абай с грустью вздохнул, легко дотронулся до плеча друга, сказал, как бы вслух завершая свои невеселые размышления:

- Ничего тут уже не поделаешь, Базеке. Все мы выросли, переменились, главное - сами смирились с тем, с чем мириться было никак нельзя. Канула навеки эта пора.

Базаралы поглядел на Абая с теплой улыбкой, как смотрят самые близкие люди. Твердо проговорил:

- Это не про тебя сказано.

- Е, уж не хочешь ли ты сказать, что Абай все еще гуляет на том же алтыбакане, в старом Жанибеке? - пошутил Ербол.

- Точно так! Слышите, чью песню поют на качели? Твою песню, Абай! Ты сейчас не только здесь, с нами, но и среди них, -сказал Базаралы, указывая рукою в темноту.

- «Шлю, тонкобровая, привет!» - пропел Ербол, обнажая зубы в довольной улыбке.

Вслед за этой песней кто-то затянул «Письмо Татьяны», потом над ночной степью, будто поднимаясь прямо к полной луне, поплыли другие песни Абая. Друзья замолчали надолго, слушая пение - то звучный, сильный голос джигита, то нежный, мелодичный, явно принадлежащий чувствительной девушке. «Ты -зрачок глаз моих» - эти стихи были плодом давнего творчества акына, порождены любовными порывами молодой души. Абай чувствовал и гордость, и грусть. Внимательно посмотрев на него, Базаралы тихо заговорил, продолжая то, что начал:

- В душе ты такой же молодой, как эти джигиты, девушки. Вот почему твои песни и звучат у них на устах. Песни идут от самого сердца, они пришлись по душе всему народу, и старым, и молодым. Все они - и малые детишки-воронята, и мудрые старцы, на которых дети смотрят запрокинув головы, как на вершины гор, и бедняки, обитающие в этих серых лачугах, - живут и ждут твоих песен, твоих правдивых слов. Вспомни, как в те дни, когда волчья стая выбивала из нас недоимки, ты вступился за всех, найдя самые сильные слова! Не говоря даже о других, скажу о себе. Ты был мне опорой и в дни моего здравия, и теперь, в пору болезни. Ни с кем, кроме тебя, я не могу поделиться самыми сокровенными думами!

- О, Базеке!