Путь Абая. Книга II - Мухтар Омарханович Ауэзов

Читал, что давали нам в медресе и что находил сам. Но скажу вам, Евгений Петрович: все, что я читал, думая, что это наука, - потеряло всякое значение после того, как я встретился с вами. Теперь я и не знаю, можно ли считать историей то, что я читал раньше? Все это улетучилось, как дым, после некоторых ваших книг, которые вы давали мне прочитать...

- Ну уж, как дым, скажете тоже! История ислама - это наука, и большая наука! Но следует знать, какая ее часть кем написана. - И Михайлов изложил солидную лекцию по истории ислама, по Востоку, которая поразила Абая.

Он узнал, со слов Михайлова, что исламская культура, арабская мысль на протяжении многих веков оказывала свое влияние на всю мировую науку и культуру, на развитие общечеловеческого сознания. Что ученые и мыслители арабского Востока явились первыми толкователями гениев античного мира, Сократа, Платона, Аристотеля, благодаря чему современный мир, через эпоху Возрождения, освоил их величайшее духовное достояние. Итак, для Абая все это стало настоящим откровением, о чем он не преминул сказать Михайлову.

- Евгений Петрович, честное слово, я признаюсь, что раньше думал о науке и мудрости Востока как о чем-то особенном, ни с чем не сравнимом и не имеющем своего продолжения и развития. Вы же оказались способны увидеть разрозненные куски моих познаний и, владея общим мировым знанием, объединить мои расползающиеся отрывочные представления в целое. И вы научили меня на все происходящее смотреть и расценивать, прежде всего думая о благе общества и о справедливости по отношению к народу. Справедливость, правда, совесть - не это ли конечная цель всех раздумий мудрецов мира?

Эта последняя перед отъездом беседа с Михайловым особенно была полезна Абаю, и он не стал скрывать этого от Евгения Петровича. Абай сам разговорился, широко разворачивая мысль на просторах своих новых знаний. Оказалось, что мудрецы всего мира, к какому народу бы они ни принадлежали, стремились к знаниям, к истине, желая принести их во благо всего человечества. Люди очень далеко отстоящих друг от друга народов, мыслители разных эпох, творя для своего народа, в пределах своей эпохи, творили для всего человеческого мира и на все грядущие века.

Не потому ли и они с Евгением Петровичем так быстро и легко поняли друг друга в самых главных своих устремлениях? Оба они думали о благе для людей, оба были гуманистами, и потому у обоих, разделенных культурами, уровнем образования, возрастом, появилось в душе и с каждым днем все более крепло братственное чувство друг к другу.

Михайлов, развивая свою мысль о влиянии Востока на мировую историю и культуру, начал рассказывать собственно об истории казахов и приводил такие сведения, которых не знал сам Абай и которые совершенно поразили его. Михайлов сказал, что многое из истории и культуры казахов еще не известно мировой науке, что эти богатства неисчислимы и хранятся они в надежной кладези народной памяти, как золото самородное хранится в земле.

Расставаясь с Михайловым, Абай ощутил к нему родственное чувство особенного свойства - это было ощущение духовного братства, сильнее и слаще для сердца, чем даже чувство кровного родства. И в минуту прощания Абай сказал:

- Евгений Петрович, сегодня я хочу благодарить вас с особенным, глубоким чувством уважения! Вы мне раньше представлялись разумом и устами только своей русской культуры, своего русского народа. А себя я считал поющим казахом, пришедшим к вам из глубины степей, чтобы спеть вам свои не очень понятные для вас песни. Но вы сотворили со мной чудо. Вы словно взяли меня за руку и вознесли на какую-то неимоверную вершину. И оттуда показали мне широчайший, бескрайний мир человеческого обитания. Открыли мне глаза на то, как этот мир выглядел в разные времена и эпохи. И показали мне, пусть издали, земное дитя человечества! Оказывается, оно - от одного, единого племени! И теперь я понимаю, Евгений Петрович, что нет на свете народа, который не нес бы в себе частичку мирового знания! И чувствую себя не только казахом, но и сыном человечества! Это самая большая моя радость, которую я знаю на сегодняшний день.

Михайлов по-доброму улыбнулся и, обняв Абая за плечи, притянул к себе.

- Будем надеяться, Кунанбаев, что наша дружба принесет много хорошего нам обоим! Только дайте мне обещание - не забывать в вашем далеком ауле о библиотеке и о Кузьмиче! -Так сердечно распрощался Михайлов с Абаем.

Перед отъездом Лосовского в степь на выборы Михайлов встретился с ним в доме адвоката Андреева. Михайлов с восторгом заговорил об удивительном степняке:

- У Кунанбаева огромная тяга к знаниям. По нему видно, как этот народ кочевников с жадностью тянется к свету современной науки.

Но Лосовский смотрел на это несколько по-другому.

- Один Кунанбаев - еще не весь народ, Евгений Петрович. А народ-то его - еще ох как далек от понимания, что им нужна русская наука и культура. Этот народ еще находится в глубокой вековой спячке. А что касается самого Кунанбаева, - это просто свойство молодости, когда хочется не быть хуже других, и научиться тому, чего еще сам не умеешь...

Михайлов спорить с Лосовским не стал. Заговорив с ним об Абае, он только хотел вызвать в советнике еще больший интерес к личности Кунанбаева.

- Есть у него одна любопытная черта, - начал Михайлов. -Много разговаривая с ним по-русски, а он говорит уже неплохо, я заметил, что Кунанбаев любит употреблять в разговоре такие понятия и слова, как «справедливость», «народ», «честно служить народу». Эти понятия у него не случайны, они прочно утвердились в его сознании. А ведь они близки и русскому сознанию! Далеко за примером не ходить, - посмотрим на самих себя. Но среди степняков, потомственных кочевников, мне такие люди еще не попадались... Вы киргизскую жизнь знаете, конечно, лучше моего, характер их взаимоотношений представляете намного лучше меня, вот и объясните мне, пожалуйста, - откуда у этого натурального степняка столь высокие гуманистические идеалы? Хотелось бы себе представить, как сложится у него жизнь с такими взглядами?

Михайлов не говорил, конечно, ничего этого самому Абаю, но сейчас при разговоре со своими, русскими, пытался характеризовать его остраненно. Ему был очень интересен этот человек, и Евгений Петрович не скрывал этого. К нему