Путь Абая. Книга вторая - Мухтар Омарханович Ауэзов

- Тревожась по нем, потеряв сон и покой, старая Улжан послала меня с далекого джайлау в путь, которого ни одной собаке не осилить. Умоляла меня байбише: «Мой сын мучается в тюрьме, вестей не подает. Съезди, узнай, живой ли он!» И я несся в город несколько дней и ночей без отдыха, без остановок, все переживал: «Уа, и вправду мучается, наверное, бедняга!» А он, оказывается, уже не в тюрьме сидел, а жил в городе на свободе - и в полное свое удовольствие! - Высказав это, Манас еще и кое-что прибавил от себя.

Но жалея Дильду, думая, что она с ума сойдет от ревности, он говорил туманно, неуклюже пытаясь смягчить свой рассказ разными намеками. Однако Дильда восприняла рассказ Манаса без особых переживаний, только чуть воспламенилась легкой злостью и стала допытываться подробностей, словно любопытствующая молодая келин. Все подзадоривала Манаса: «Ну-ка, дорогой кайнага, не стесняйся, выкладывай, что знаешь, что видел! Все говори, ничего не утаи, не то тебя Кудай накажет!» Так, шутя и зловеще посмеиваясь, Дильда заставила Манаса рассказать о том, что он видел и чего не видел и видеть не мог, однако выдал все это за вполне достоверное.

Манас свою речь по изобличению Абая держал перед Диль-дой и еще несколькими женщинами, соседками и работницами по дому, были в юрте зашедшие послушать новость пастухи. Манас не считал суть важным всякую суету-маету между женщинами и джигитами, и поэтому, исходя из своего собственного понимания, доложил в самых простых и грубых словах про то обстоятельство, что он застал в темной комнате с зарешеченными окнами Абая и красивую девушку:

- Уа, как я здорово разозлился на Абая! Не стерпел - и давай ругать его, прямо при девушке. Ты, келин, не сомневайся, я тебя не дал в обиду! Все ему высказал прямо в лицо! А то как же иначе? Даже собаки из одной своры не боятся гавкнуть друг на друга, а тут я, родной ему человек, - неужели не должен был поругать его? Мол, ты здесь разлеживаешься в объятиях дочери Альдеке, а дома жена-дети ночами не могут спать, скучая по тебе, и кусок им в горло не лезет! Ох, и расердился я! - рассказывал Манас.

И вот теперь, отправив его в дальнейший путь, Дильда пришла к Айгерим, чтобы выложить перед нею все, что принес Манас из далекого города. Айгерим слушала ее и поначалу никак не могла понять того, о чем ей толкуют. Ее разум отказывался воспринимать это. А Дильда между тем говорила, не останавливаясь, захлебываясь словами, иногда злобно вскрикивая, а то и заливаясь смехом... И слова Дильды постепенно стали доходить до сознания Айгерим, ее душа начала впитывать ядовитую отраву. Убийственную сплетню привез из города Манас, Дильда добавила в нее своего яду.

Когда этот яд начал действовать на Айгерим, сначала ее пробил жаркий пот, потом лицо смертельно побледнело, и морозный озноб охватил все ее тело. Жгучая боль стегнула по сердцу, будто плетью. Ледяными пальцами вцепившись в руку Дильды, дрожащим, еле слышным голосом спросила:

- Это... о чем вы говорите? Про кого?..

Айгерим вся подалась в сторону Дильды, в глазах Айгерим показались слезы, но они не излились, они застыли в уголках глаз, как сверкающие камешки алмазов. После нескольких вопрошающих слов вначале, Айгерим больше не произнесла ни слова, она молча смотрела на Дильду расширенными, неподвижными глазами. Айгерим была близка к обмороку.

Но Дильда продолжала обрушиваться на нее своим мужеподобным, надтреснутым голосом, произносившим страшные для Айгерим слова, Дильда в упор смотрела на нее, не отводя своего яростного взгляда. И, упираясь своим коленом в колено Айгерим, пригибаясь, кривя шею и заглядывая в лицо, терзала ее все яростнее и злее:

- Айгерим, это еще не все, ты только послушай! Это ужасно! Городская девка эта, гулящая, распутная, разъезжающая в поисках мужей на тройке гнедых, эта самая плутовка Салтанат и говорит Абаю: «Теперь ты должен взять меня в жены! Вытаскивая тебя из тюрьмы, я потеряла в глазах людей свое девичье достоинство. От меня отказался мой нареченный жених. А я не тот человек, которого можно бросить на полдороге, чтобы он от тоски и обиды залез на вершину холма и завыл на луну, как волк. Нет, я не такая! И ты должен взять меня в жены!» На что Абай ей отвечает: «У меня жена, дети в ауле». А она: «Я не боюсь ее. Для меня не соперница какая-то степная девушка в пестром камзоле. Она передо мною будет на цыпочках ходить, шепотом разговаривать. Настоящая твоя токал - это я. К тебе я пришла по земле, не к лицу мне улетать от тебя по воздуху, словно боязливой птице! Возьмешь меня - и все разговоры! Наше супружество уже началось - лето проживем с тобой в городе, и ты дашь мне наслаждение, какого я хочу!» Вот как, Айгерим! Если хочешь знать, то я давно потеряла веру в мужа. Изменник Абай бросил нас с тобой в сухой степи, словно своих наемных жатаков, чтобы мы строили дом, а сам исчез от нас и не думает показываться. Не зря я заподозрила: неспроста он живет все лето в городе. Вот в чем оказалось дело! Наконец получили весточку о нем, теперь мы все знаем. Чтоб ему пусто было! Не видать ему удачи ни в чем! - закончила свои злые слова Дильда...

Между тем Абай, закончив выборную поездку с Лосовским, приехал на джайлау в Большой дом матери Улжан. И здесь его задержали больше двух недель: вся его родня, братья, старые матери, дядюшки и тетушки-женге - в ознаменование его выхода из тюрьмы устраивали праздник за праздником, радовались за него со слезами на глазах. К тому же он был охвачен особенным благодарным вниманием своих друзей и сверстников, тех, кого в эту выборную кампанию провел во власть, воздействуя на Лосовского: стали волостными старшинами, помощниками волостных, биями, пятидесятниками. И в дни пребывания на джайлау Абай не расставался с Жиренше, Оразбаем - новым выбранным волостным, с Асылбеком, тоже волостным, и с его помощником Кунту, из рода Бокенши. Гостили по очередности в аулах Жигитек, Иргизбай, Бокенши, Котибак, ели мясо молодых барашков и приятно проводили время на прохладе горного джайлау. Долго пробывший в духоте города,