Дневники. 1910–1923 - Франц Кафка

1 сентября. В состоянии полнейшего бессилия еле написал две страницы. Я сегодня отступил далеко назад, хотя и хорошо спал. Но я знаю, что не должен поддаваться, если хочу, преодолев глубочайшие страдания, причиняемые мне сочинительством, обрести большую свободу, которая, может быть, ждет меня. Былое отупение, как я заметил, еще не совсем прошло, а холод сердца, вероятно, никогда и не пройдет. То обстоятельство, что меня не отпугивает никакое унижение, может так же означать безнадежность, как и вселять надежду.

13 сентября. Снова едва две страницы. Сперва я думал, грусть в связи с поражениями Австрии и страх перед будущим (страх, в основе своей кажущийся мне нелепым и вместе с тем гнусным) вообще помешают мне писать. Этого не произошло, меня лишь то и дело охватывает оцепенение, и его надо постоянно преодолевать. Для грусти у меня достаточно времени и помимо писания. Ход мыслей, связанных с войной, мучителен, они разрывают меня во все стороны и напоминают мои старые тревоги в связи с Ф. Я неспособен переносить тревоги и, вероятно, для того и создан, чтобы погибнуть от тревог. Когда я достаточно ослабею, – а этого не придется долго ждать, – наверное, достаточно будет малейшей тревоги, чтобы выбить меня из колеи. Конечно, в предвидении этого я могу найти способ немного отсрочить несчастье. Правда, несмотря на то что я напряг все силы сравнительно мало ослабленного в то время организма, я плохо справился со своими тревогами в связи с Ф., но писание оказывало мне большую помощь лишь вначале, теперь же я не хочу больше лишаться этой помощи.

7 октября. Взял недельный отпуск, чтобы сдвинуть с места роман. До сегодняшнего дня – а сегодня ночь среды, в понедельник мой отпуск кончается – это не удалось. Я писал мало и дурно. Правда, я и на прошлой неделе уже был в состоянии упадка, но я не мог предвидеть, что станет настолько скверно. Дают ли эти три дня основание для вывода, что жить без канцелярии я недостоин?

15 октября. Четырнадцать дней хорошо работал, отчасти полностью осознал свое положение. – Сегодня четверг (в понедельник кончается мой отпуск, я взял еще одну неделю отпуска), письмо от фр. Бл. Не знаю, что с этим делать, знаю, что я предназначен остаться одиноким (если вообще останусь, что вовсе не предназначено), не знаю также, люблю ли я Ф. (вспоминаю свою антипатию при виде того, как она танцевала со строгим опущенным взором или как она перед уходом из «Асканишер Хоф» провела рукой по носу и волосам, и бесчисленные мгновения полнейшей отчужденности), но, несмотря на все, снова возникает бесконечный соблазн, весь вечер я играл с письмом, работа застопорилась, хотя я чувствую себя способным работать (невзирая на головные боли, мучающие меня всю неделю). Запишу по памяти письмо, которое я отправил фр. Бл.:

«Это удивительное совпадение, фройляйн Грета, то, что Ваше письмо я получил именно сегодня. Не хочу называть то, с чем оно совпало, это касается меня и моих мыслей, возникших у меня сегодня ночью, примерно около трех часов, когда я лежал в кровати. (Самоубийство, письмо Максу со множеством заданий.)

Ваше письмо меня очень удивило. Меня не удивило, что Вы мне написали. Почему бы Вам не писать мне? Но Вы пишете, что я ненавижу Вас, а это неправда. Даже если бы Вы всех ненавидели, Вас я не ненавижу, и не только потому, что не имею на это права. Правда, в «Асканишер хоф» Вы были моим судьей, это было ужасно для Вас, для меня, для всех, но то была лишь видимость, на самом деле на Вашем месте сидел я, и еще сегодня я там сижу.

Вы полностью ошибаетесь насчет Ф. Я говорю это не для того, чтобы выманить подробности. Не могу представить себе такой подробности – а мое воображение уже достаточно покружило в этой области, так что я ему доверяю, – я говорю, не могу представить себе такой подробности, которая убедила бы меня, что Вы не ошибаетесь. То, на что Вы намекаете, совершенно невозможно, мысль, что по какой‑то необъяснимой причине Ф. сама себя обманывает, делает меня несчастным. Но и это невозможно.

Я всегда считал Ваше участие искренним и беспощадным по отношению к самой себе. Написать последнее письмо Вам тоже нелегко далось. Сердечно благодарю Вас за него».

Чего я этим достиг? Письмо выглядит очень неуступчивым, но только потому, что мне было стыдно, что я считал это безответственным, что я боялся быть уступчивым, причем не потому вовсе, что не хотел этого. Для нас всех было бы лучше, чтобы она не ответила, но она ответит, и я буду ждать ее ответа.

…тый день после отпуска. Половина третьего ночи, почти ничего

читал и не понравилось. Дважды не удалось

  Передо мной канцелярия и гибнущая фабрика.

    Но я не сдержал. Моя наиболее крепкая опора

      то образом мыслей о Ф., несмотря на

        то что во вчерашнем письме

          я отклонил любую попытку

             сближения

               вот уже два месяца я спокойно жил без

какой бы то ни было связи с Ф. (за исключением переписки с Эрной), думал о ней, как о покойной, которая никогда уже не будет жить, а теперь, когда мне представилась возможность приблизиться к ней, она снова стала центром всего. Она мешает мне и в работе. Когда я в последнее время иногда думал о ней, она представлялась мне самым чужим человеком из всех, с кем я когда‑либо встречался, правда, я говорил себе, что эта совершенно исключительная чуждость основана на том, что Ф. была мне ближе, чем любой другой человек, или по крайней мере была поставлена ко мне так близко другими.

Полистал дневник. Получил своего рода представление о структуре подобной жизни.

21 октября. В течение четырех дней почти не работал, за все время всего только час и только несколько строк, но лучше спал, из-за чего почти исчезли головные боли. Ответа от Бл. нет, завтра последняя возможность.

25 октября. Работа почти полностью застопорилась. То, что пишется, не нечто самостоятельное, а отражение прежней хорошей работы. Получил ответ от Бл., полон нерешительности по поводу того, что мне отвечать. Мысли такие низкие, что не могу их и записать. Вчерашняя грусть. Когда Оттла провожала меня до лестницы и рассказывала о какой‑то видовой открытке

хотела получить какой‑то ответ, я