Голова сахара. Сербская классическая сатира и юмор - Йован Стерия Попович

«В связи с тем, что в последнее время на южные районы нашей страны участились набеги анутов, приказываю: ежедневно солдаты должны по команде молиться всевышнему о спасении дорогой и милой родины, омытой кровью наших героических предков. Подходящую для такого случая молитву выбирает армейский священник: кончаться же она должна так: «Да ниспошлет милостивый бог добрым, тихим и праведным гражданам, павшим жертвами зверского насилия диких анутов, райское житье! Упокой, господи, их праведные патриотические души! Пусть они мирно покоятся в земле Страдии, которую искренне и горячо любили. Слава им!» Солдаты и офицеры должны произносить молитву хором, набожными, скорбными голосами. Засим, вытянувшись во фронт, гордо и с достоинством, как то приличествует храбрым сыновьям нашей страны, они должны трижды громко возгласить под звуки труб и барабанов: «Да здравствует Страдия, долой анутов!» Все это надлежит проводить, соблюдая порядок и все предосторожности, ибо от этого зависит судьба нашей любимой родины. Благополучно проделав все это, воинские отряды должны под звуки марша победоносно пройти со знаменем по улицам; при этом солдаты должны отбивать шаг так, чтобы мозги переворачивались в голове. Дело это не терпит отлагательства, а посему о выполнении его приказываю немедленно представить подробное донесение. Одновременно строжайше требую обратить особое внимание на температуру в казармах, создав тем самым главное условие укрепления армии».

— Если приказ придет вовремя, он, видимо, принесет пользу.

— Я поэтому и торопился, и, слава богу, приказ заблаговременно, за целый час до вашего прихода, полностью передан по телеграфу. Если бы я не сообразил направить его вовремя, могла бы произойти масса неприятностей.

— Вы правы! — чтобы хоть что-то сказать, проронил я, не представляя себе, что, собственно, могло произойти плохого.

— Да, сударь мой, прав. Если бы я, военный министр, не поступил так, то на юге страны кто-нибудь из военачальников мог оказать вооруженную помощь нашим соотечественникам и пролить кровь анутов. Все наши офицеры считают, что так и следовало бы поступить, не желая взглянуть на вещи более широко. Но мы, нынешнее правительство, стремимся проводить миролюбивую, богоугодную внешнюю политику и не хотим по отношению к неприятелю быть дикарями; за зверское поведение бог его накажет вечными муками в адском пламени. Есть и нечто другое, дорогой мой, не менее важное. Наше правительство не имеет в народе поддержки, а потому армия нужна нам главным образом для урегулирования наших внутренних политических дел. Если, например, община в руках оппозиционеров, то вооруженные войска используются для того, чтобы наказать предателей нашей измученной родины и власть передать своему человеку…

Господин министр закашлялся, и я не преминул спросить:

— Все это так, ну, а если вторжение анутских отрядов примет более крупные размеры?

— О, тогда мы предпримем более решительные меры.

— А какие именно, разрешите узнать?

— Мы предприняли бы экстренные меры, но опять-таки тактично, мудро, продуманно. Для начала мы приказали бы по всей стране вновь принять резкие резолюции; ну, а если и это не помогло бы, тогда, бог ты мой, мы вынуждены были бы спешным порядком, не теряя ни минуты, основать газету исключительно патриотического направления и поместить в ней целый ряд острых, даже язвительных статей против анутов… Но не дай бог, чтобы дело дошло до этого! — сокрушенно качая головой, сказал министр и принялся креститься, шепча молитвы своими бледными, сухими губами.

Должен сознаться, что блаженное религиозное чувство отнюдь не коснулось меня, но компании ради и я начал креститься, думая при этом:

«Поразительная страна! Гибнут люди, а военный министр составляет молитвы и мечтает об основании патриотической газеты! Армия у них дисциплинированная и храбрая, что доказано столькими войнами: так почему же не вывести части на границу и не пресечь опасность, которую представляют анутские отряды?»

— Может быть, вас удивляет мой план? — прервал мои мысли министр.

— Действительно, удивляет! — невольно признался я и тут же пожалел о своей неосторожности.

— Вы, дорогой мой, плохо разбираетесь в нашей ситуации. Для нас самое важное не страну удержать от разорения, а как можно дольше власть удержать в своих руках. Бывший кабинет продержался месяц, а мы правим лишь две-три недели. И вдруг так позорно пасть! Положение у нас шаткое, и мы должны принять все меры, чтобы продержаться как можно дольше.

— И что вы делаете?

— То же, что делали и до нас! Устраиваем каждый день сенсации, организуем торжества; теперь, когда дела особенно плохи, надо будет придумать какой-нибудь заговор. В нашей стране это нетрудно. Главное, люди так привыкли, что, когда мы на несколько дней задерживаемся с этим первейшим средством укрощения оппозиции и кругом водворяется раболепная тишина, они с удивлением спрашивают: «Что такое? Разве не вскрыто никакого заговора?» Армия и нужна нам для внутренних дел, для всех этих сенсаций, праздников и заговоров. Эх, сударь мой, то, что гибнут люди, — дело второстепенное, главное для меня выполнить нечто более настоятельное и важное для страны, чем это явно сумасбродное желание сражаться с анутами. Ваше мнение, как оно мне представляется, не оригинально, так думают, к сожалению, и наши офицеры, и наша армия; но мы, члены нынешнего кабинета, смотрим на вещи гораздо глубже и трезвее!

— Но разве может быть у армии более важное назначение, чем защита родины, защита семей в южных краях, страдающих от иноземного насилия? Ведь и южные округа посылают в армию своих сыновей, и посылают охотно, видя в ней свою опору, — сказал я довольно раздраженно, хотя этого совсем не следовало делать; но вот ведь приспичит что-то сказать или сделать, словно муха какая укусит.

— Вы думаете, сударь, что у армии нет более важного назначения? — спросил господин министр тихим, но полным укоризны голосом, печально и немного презрительно качая головой и окидывая меня с головы до ног уничтожающим взглядом. — Вы так думаете? — повторил он с болезненным вздохом.

— Но простите… — начал я; кто знает, что я хотел сказать; так как я и сам этого не знал, то министр прервал меня, задав мне вопрос значительным и убежденным тоном:

— А парады?

— Какие парады?

— Неужели и это не понятно? Такое важное для страны дело! — рассердился смиренный и набожный господин министр.

— Простите, я не знал…

— Не знали?! Чепуха! Я все время вам твержу, что нужны сенсации, праздники, парады. А как при этом обойтись без армии? По крайней мере, сейчас это ее основная задача. Пусть себе нападают вражеские отряды, это не так уже важно; главное, чтобы мы под звуки труб