Голова сахара. Сербская классическая сатира и юмор - Йован Стерия Попович

— Все это окажет самое благотворное влияние на народ! — возликовал я.

— Безусловно, — согласился господин министр, — большое и значительное влияние. С тех пор как введена экономия, моя дочь, например, сэкономила себе приданое в сто тысяч.

— Так у вас это самая важная статья в государственном бюджете, — заметил я.

— Да, но не так-то легко было придумать ее. Остальные статьи бюджета существовали и раньше, до меня. Например, на народные празднества — пять миллионов, на секретные правительственные расходы — десять миллионов, на тайную полицию — пять миллионов, на поддержание правительства и укрепление его положения — пять миллионов, на представительство членов правительства — полмиллиона. В этих, как и в других, случаях мы очень бережливы. А затем идет все прочее, менее важное.

— А на просвещение, армию и чиновничество?

— Да, вы правы, на это, кроме просвещения, уходит около сорока миллионов, но они включены в постоянный годовой дефицит.

— А просвещение?

— Просвещение? О, оно идет, конечно, по статье непредвиденных расходов.

— Чем же вы покрываете такой большой дефицит?

— Ничем. Чем его покроешь? Он составляет долг. Как только наберется значительная сумма, мы делаем внешний заем, и так снова и снова. Но, с другой стороны, по некоторым статьям бюджета мы стараемся создать излишек. Я вот в своем министерстве начал вводить экономию, энергично действуют и другие мои коллеги. Экономия, я вам скажу, — основа благосостояния любой страны. В целях экономии я уволил вчера одного служителя, что даст нам до восьмисот динаров в год.

— Вы правильно поступили!

— Надо, сударь, наконец, заботиться о народном благе. Служитель плачет, умоляет взять его обратно, и неплохой ведь он, бедняга, но нельзя — значит, нельзя, этого требуют интересы нашей любимой родины. «Я согласен, говорит, и на половинное жалованье». — «Нельзя, говорю, я, конечно, министр, да деньги-то не мои, а народные, кровью добытые, и я обязан считать каждый грош». Сами посудите, сударь, имею ли я право выбрасывать на ветер государственных восемьсот динаров? — заключил министр, ожидая моего одобрения.

— Совершенно верно!

— Недавно вот по статье на секретные расходы одному члену правительства выдали значительную сумму на лечение жены, так, если не дорожить каждым грошем, сможет ли народ все оплатить?

— А каковы доходы государства, господин министр? Это важно, я полагаю?

— Хм, как раз и не важно!.. Что вам сказать? Право, я еще и сам не уяснил, каковы доходы. Читал я что-то в одной иностранной газете, но насколько там все точно, не знаю. Во всяком случае, доходов за глаза достаточно! — с апломбом знатока заявил министр.

Нашу приятную и весьма содержательную беседу прервал секретарь; войдя в кабинет, он доложил, что делегация чиновников просит господина министра принять их.

— Пусть немного подождут! — сказал министр и обернулся ко мне.

— Поверите ли, за последние дни я до того устал от бесконечных делегаций, что просто голова кругом идет. Едва вот урвал минутку для приятной беседы с вами!

— И все по делу приходят?

— Была у меня, знаете, на ноге большая мозоль, четыре дня тому назад я ее оперировал, и операция, слава богу, прошла удачно. В связи с этим чиновники во главе со своими шефами приходят поздравить меня и выразить свою радость по поводу благополучного произведения операции.

Я извинился перед господином министром за то, что оторвал его от дела, и, дабы больше не мешать ему, вежливо попрощался и покинул министерский кабинет.

И в самом деле, о мозоли министра финансов во всех газетах были свежие сообщения:

«Вчера в четыре часа пополудни делегация чиновников… ведомства во главе со своим шефом посетила господина министра финансов, чтобы от всего сердца поздравить его с благополучным исходом операции мозоли. Воспользовавшись любезностью господина министра, соблаговолившего принять их, господин шеф от имени всех чиновников своего ведомства произнес прочувственную речь, после которой господин министр поблагодарил всех за исключительное внимание и душевность, проявленные к нему».

На улицах опять было полно народу и стоял такой гвалт, что хоть уши затыкай.

«Куда это валит такая пропасть народу? Что опять стряслось? Опять какая-нибудь делегация?» — размышлял я, с удивлением глядя на многолюдную разношерстную толпу, и, обратившись к первому попавшемуся человеку, спросил:

— Куда спешит народ?

Человек окинул меня сердитым, уничтожающим взглядом, видимо глубоко оскорбленный моим глупым вопросом, и повернулся ко мне спиной.

Я спросил второго, третьего, но лишь презрительное молчание было мне ответом.

Наконец я наткнулся на человека, с которым познакомился на церемонии основания одной патриотической газеты (в этой стране ежедневно основывалось по нескольку газет).

— Куда спешит народ? — задал я тот же вопрос, а сам дрожу: не оконфузиться бы и перед этим известным патриотом, как и перед остальными.

— Позор! — прошипел он презрительно — от гнева и досады у него сдавило горло.

Я смутился и едва пробормотал:

— Извините, пожалуйста, я не хотел вас оскорбить, я лишь хотел спросить…

— Хорош вопрос! Где ты живешь, как тебе не стыдно спрашивать о том, что известно и скотине? Страну нашу постигло горе, и мы все, верные ее сыновья, спешим прийти ей на помощь, а ты чему-то удивляешься и до сих пор не знаешь о таком важном событии! — разъяснял мне знакомый, и в голосе его звенела патриотическая скорбь.

Я долго оправдывался, извинялся за свой проступок, который совершил по недомыслию, и умолял о прощении.

Он смягчился и рассказал, что воинственное племя анутов напало с юга на страну и творит неисчислимые бесчинства.

— Сегодня пришло известие о том, — сообщил он, — что ночью были перебиты многие семьи, сожжены дома и угнано много скота!

— Это ужасно! — в страхе содрогнулся я и сразу решил, что надо спешить туда, на юг страны, дабы сразиться с анутами, — так близко к сердцу принял я страдания ни в чем не повинных мирных граждан. В эту минуту, совсем забыв о том, что я стар, изнурен и немощен, я почувствовал себя молодым.

— Так можем ли мы оставаться равнодушными к этому кровопролитию и зверствам?

— Нет. Не можем! — воодушевленный пламенными словами моего знакомца, воскликнул я. — Грех перед богом!

— Вот почему мы торопимся на собрание. Все сознательные граждане собираются на собрания; только каждый в своем месте, вместе со своим сословием.

— А почему так?

— Хм… Почему?.. Наши вечные разногласия! Но все равно каждое собрание вынесет единодушную, пронизанную патриотическим духом резолюцию. И чем больше их будет, тем лучше, главное, все мы едины в своих чувствах и помыслах, когда дело касается нашей любимой родины.

И верно, народ начал делиться на группы и расходиться по разным направлениям; каждая группа спешила к определенному