Самая страшная книга, 2014–2025 - Ирина Владимировна Скидневская

– Посвети туда… – прошептал Мясников, указав на проем. Птицын поднес лампу к арке.

– Боже правый!

Правый… Правый… – отозвалась тьма, сплетая возглас Птицына с голосами остальных, копошащихся у гондолы.

За аркой располагалось обширное помещение, пол которого покрывали кости. Бесчисленное множество выбеленных временем костей.

Человеческих.

– Что… – только и бормотал Птицын. Он едва не выронил лампу из дрожащих рук: тени заплясали среди обломков костей и черепов, словно те вдруг задвигались.

– Пойдем, – потащил его за рукав Мясников. Они направились к той арке, к которой тянулись выросты покрывавшего пол вещества. У самого порога арки слой белесой субстанции был совсем тонким, и теперь Мясников и Птицын ясно видели – в ее толще что-то движется.

Они посветили в арку и увидели такое же нагромождение костей, как в предыдущем «отсеке», но на этот раз покрытое тонким блестящим слоем обволакивавшей их слизи.

Миг спустя Мясников понял, что ошибся. Это были не кости. Вернее, не только кости.

– О боже… – пробормотал он. Стоявший рядом Птицын согнулся пополам, и его вырвало. Сам Мясников ощутил, как к горлу подкатила тошнота, но удержался – помогли фронтовые привычки, и… что-то еще.

На некоторых костях оставалась плоть. Кое-где виднелись покрытые слизью полускелеты: тела, казавшиеся освежеванными или лишившиеся конечностей… Все они были под слоем слизи и крови. Как будто…

Птицын закричал, когда один из лежащих в толще слизи открыл глаза. В его взгляде не было ни единого проблеска разума, осмысленности… Ничего человеческого.

Только боль.

Мясников увидел, что ниже груди у этого страдальца нет кожи, часть живота покрыта лохмотьями мышц, а от ног и правой руки остались практически только кости. От тела в толщу слизи тянулся бурый кровяной шлейф, едва заметно двигавшийся по направлению к выходу из помещения, как медленный ручей.

– Что здесь происходит?! – в ужасе отпрянул Птицын, и мужчина в толще слизи вновь исчез во тьме вместе с сотнями себе подобных.

– Фагия, – пробормотал Мясников, пятясь от порога. – Пожирание. Оно ест.

Он повернулся к Птицыну.

– А то, что мы видели, – пища.

– О чем ты? – прошипел Птицын, озираясь по сторонам. Он совсем потерял голову от страха, темноты, испарений и неизвестно чего еще. Но каким-то образом обходился без трости, обронив ее и даже не пытаясь поднять.

– Ты не понимаешь? Это действительно корабль. Спасательное судно, в котором что-то спаслось из того места… Города в Босфоре… Но кто сказал, что этот город построили люди?

– Но эти кости… Эти тела… Люди, они же живые!

– Все эти байки о ковчеге… «Каждой твари по паре»… Они просто взяли запас пищи. Корм. Фураж, – бормотал Мясников. А потом неожиданно расхохотался. Его смех чудовищным дребезжанием разлетелся под темными сводами. – Должно быть, некоторые смогли сбежать через пролом и завалили его камнями за собой…

Птицын вскрикнул и направил фонарь на свою ногу. Пока они стояли, ноги погрузились в слизь по самые щиколотки. Мясников вдруг увидел, что их ботинки почти развалились. Нет, не ноги погрузились – это серое вещество дыбилось, пузырилось, поднималось, вползало по ногам вверх…

Мясников вырвал ноги из белесой массы. Птицын последовал его примеру, но одну стопу выдрал с трудом. Она была покрыта свежими кровоточащими язвами.

– Оно… – пробормотал Птицын. Мясников смотрел на его ногу и ухмылялся. Собственное лицо ощущалось чужим. Как и мысли. Их наполняло чувство благоговения. Преклонения перед величием того, что открылось им здесь…

Кто-то выстрелил. Вспышка озарила тьму. Резкий звук забился в замкнутом пространстве, и Мясников словно очнулся от дремоты.

– Нужно уходить, – сказал он. – Быстро!

Схватив Птицына, он бросился к гондоле. Мясникову казалось, что они отсутствовали всего несколько минут, но за это время вниз успели спуститься еще шестеро солдат, разместивших вокруг подъемной клети несколько ящиков и соединивших их каким-то шнуром. Один из бойцов и выстрелил – когда увидел, как «пол» перед ним вздыбился и выбросил вверх ветвистый вырост толщиной и высотой с бочку. Подобные отростки появлялись повсюду, на границе света и тьмы. И приближались, становясь все выше. Словно под покровом слизи что-то пробудилось и зашевелилось. Или пробудился сам покров.

Мясников с Птицыным ковыляли к пятну света в центре зала; субстанция под ногами стала более цепкой, как трясина, каждый шаг давался с огромным трудом. Мясников почувствовал, как в стопах расцвела боль.

«Оно ест меня», – мелькнула в голове мысль, следом за которой пришла волна паники. Но следом накатил странный покой. Его нарушили лишь новые вспышки выстрелов там, куда они направлялись. Звуки стрельбы на миг погрузили Мясникова в прошлое – Осовец, липкая грязь, грохот, вопли человека с разорванным картечью животом, пытающегося удержать руками выпадающие кишки, вырванные из земли деревья, и стрельба, стрельба…

Мясников закричал. Это туда он бежит? Туда хочет вернуться? В тот мир, где это возможно? Где это случилось и случится вновь?

Наваждение померкло, вернулось на задворки сознания, где всегда витало мстительным призраком. Осталась тьма, и крики, и страх. Стреляли солдаты, пытавшиеся оборонять периметр вокруг гондолы. С тем же успехом они могли расстреливать болото. Живое болото. Живое и голодное. Истосковавшееся по свежей пище, и воздуху, и простору… Он чувствовал это, чувствовал, словно оно говорило с ним, пело ему, делилось с ним своей тысячелетней болью, словно они были родственны…

– Мясников! – заорал Птицын, когда его нога – та, что совсем недавно была хромой, – увязла слишком глубоко. Мясников замер, повернулся к Птицыну и увидел, как один из выростов вещества – нет, существа, – уже превысивший человеческий рост, вынырнул из темноты и, на мгновение раскрывшись, распавшись на множество лент – конечностей, щупалец, псевдоподий, Мясников не знал точно, – оплел визжащего Птицына, скрыв его в себе, как плотоядный цветок – прекрасный, прекрасный цветок – скрывает в себе жалкое насекомое.

– Не волнуйся. Оно умеет растягивать паек и питаться умеренно. В отличие от тебя, – сказал Мясников и засмеялся. – Зато твоя нога в порядке, верно? Как и мои легкие!

Его смех слился с криками и стрельбой в безумную какофонию.

– Оно будет возрождать. И пожирать. Возрождать и пожирать вновь. Долго. Очень долго… – бормотал сквозь хохот Мясников.

Птицын смотрел на него сквозь окутавшую его слизь, и последним, что увидел в его глазах Мясников, был ужас. А потом оно утащило его, погрузило в свою толщу. Та же судьба постигла уже нескольких солдат. Один из них отчаянно махал руками, наполовину втянутый в толщу огромного белесого столба с сотней отростков-ответвлений, напоминающего исполинский дуб. Мясников снова подумал о насекомом, о мухе, машущей крылышками в паутине, и вновь засмеялся. Он продолжал тяжело шагать