Самая страшная книга, 2014–2025 - Ирина Владимировна Скидневская

Леня, Людмилин муж, на похоронные речи не реагировал. Опрокидывал стопку за стопкой, мрачно глядел в тарелку с объедками. Людмила же…

Нет, она не молчала. Старалась вести себя как положено. Даже из тарелки понемногу клевала, хотя на самом деле кусок в горло не лез. Если кто-нибудь что-то заметит… Нет, только не сейчас! Не сейчас.

Потом. После поминок.

Она непременно сходит к врачу, она все расскажет и покажет. Или вызовет врача на дом. Так даже лучше. Но сначала пусть уляжется эта похоронная суета. И Леня… Пусть он тоже хоть немного отойдет. Без него она не справится.

Мысленно успокаивая себя, Людмила автоматически пересказывала давно известные всем родственникам истории про первый несерьезный инсульт у свекрови три года назад, про продажу ее квартиры и переезд к ним, про врачей и лечение, и заботы, и хлопоты – уже свои, не старухины. Ее терпеливо слушали: кивали, задавали дежурные вопросы, охали.

Пухлая ладонь Людмилы тем временем придерживала большой округлый ком, лежащий на правом бедре под свободным платьем. На ком никто внимания не обращал. Привыкли. Он начал расти еще в девяностых, после аппендэктомии, с годами превратившись в гигантскую вентральную грыжу. В карте прямо так и писали: гигантская. Сколько она с ней намучилась! А теперь…

Об этом так запросто не расскажешь. Ни сидящим за столом, ни тем более врачу. Всего – не расскажешь. И полнотелая Людмила, горой восседая в торце длинного стола, повторяла одну за другой свои привычные жалобы, пропитанные невысказанной тревогой.

– Да скока можно! – рявкнул вдруг Леня. Плохо выбритые щеки побагровели, кулак грохнул о столешницу, зацепив край тарелки. Объедки рассыпались по скатерти. Чья-то подскочившая рюмка опрокинулась набок.

– Дура! – Глаза мужа, красные от лопнувших прожилок, вперились в Людмилу. – У меня мать умерла! А ты сидишь тут, про болячки свои рассказываешь! Про грыжу свою ноешь! Да она вот где у меня сидит. – Заскорузлые пальцы ткнулись в мякоть под подбородком. – Вот тут уже сидит, вместе с твоим нытьем!..

– Леня… Ленечка… – зашелестело отовсюду. – Расстроился… Перебрал… Пусть успокоится… – Несколько рук обхватили его за локти, за плечи и бережно увели прочь от стола, в соседнюю комнату.

Вокруг ошеломленной Людмилы тоже раздавался сочувственный шелест, но она почти не разбирала слов. Впервые за последние дни впечатления от произошедшего той ночью отодвинулись на задний план.

«Дура»? «Ноешь»?

Она не могла поверить, что эти слова были произнесены в ее адрес. Да, муж бывал холоден с ней, иногда мог даже повысить голос, но чтобы вот так… Да еще при людях… Может, и правда дело в алкоголе? Сегодня Леня почти не отрывался от бутылки. Начал уже с утра, чего раньше никогда не бывало.

А может, дело в том, что умерла его мать?

Мерзкий внутренний голосок кольнул как иголкой. И, пожалуй, был прав. С тех пор как увезли труп, муж почти не разговаривал, а она… Сказала ли она ему хоть пару сочувственных слов? Людмила с ужасом осознала, что не помнит. С момента смерти свекрови все ее внимание было приковано к тому, что случилось той ночью.

Бездумно прощаясь с последними гостями и наводя порядок, Людмила повторяла про себя: осталось недолго. Поминки позади, и скоро она все расскажет. Точнее, не все, но… Самое главное. Дождется, когда Леня придет в себя, и расскажет. А потом они вместе вызовут врача. В том, что касалось проблем со здоровьем, Леня всегда ее поддерживал: отвозил на приемы, покупал лекарства.

Закончив с уборкой, Людмила наконец направилась к себе в спальню. Было поздно, гости засиделись дольше, чем ей хотелось бы. Когда она вышла из кухни, Леня уже был в большой комнате: расправил свой диван и полулежал под одеялом, осоловело уставившись в телевизор. Последние несколько лет они спали порознь. Так было удобнее.

Так и не сказав мужу ни слова, Людмила закрыла за собой дверь и повернула защелку – тихонько, чтобы Леня не услышал, что она запирается. Заходить к ней он вряд ли станет, но… Мало ли. На всякий случай.

Медленно стащив через голову платье, Людмила принялась распутывать бинты, которыми в последние три дня привязывала к себе наволочку, набитую тряпками. Несмотря на роившиеся в голове мысли, она так и не придумала, что именно скажет, когда будет звонить в поликлинику. Наверное, будет лучше выдумать что-то обыкновенное – температуру или что-то наподобие, – чтобы не было лишних вопросов по телефону.

Расправив кровать, Людмила легла на спину. Ощущение до сих пор было непривычным. Много лет подряд она засыпала исключительно на правом боку. Спать в другом положении мешала грыжа – огромный кожаный мешок, отпочковавшийся от живота и вмещавший половину желудочно-кишечного тракта.

Вытянув руки по сторонам своего массивного тела (ожирение было одной из причин, по которым врачи отказывались оперировать грыжу), Людмила смотрела в потолок. Она чувствовала себя безумно уставшей, но сон не шел. В голове в очередной раз прокручивались события того дня и последующей ночи.

Проблемы с животом начались четыре дня назад, с самого утра. Конечно, они были и раньше – при такой-то грыже! – но в тот день живот беспокоил сильнее обычного. Из-за этого Людмила и проснулась.

Бурлило в самом животе и там, снаружи. Карман из плоти, обычно висящий на бедре асимметричным фартуком, был распластан по кровати вдоль ее тела. Утробные звуки сопровождались внутренним движением: волнами перистальтики, краткими спазмами, перетеканием чего-то невидимого… Она давно привыкла и к этим звукам, и к неприязненным взглядам, которые окружающие периодически бросали на нее в такие моменты. Но этим утром живот нервировал и ее саму. Людмила не смогла вспомнить, когда он в последний раз так сильно бурчал.

Опасаясь приступа тошноты, она поскорее села в кровати. Прислушалась к своим ощущениям. Нет, не тошнит. Наверное, будет диарея. Тоже не редкость.

Пару минут Людмила сидела неподвижно, глядя, как за окном зарождается хмурое осеннее утро. В голове клубились тяжелые мысли. После вынужденного выхода на пенсию (больше по здоровью, чем из-за возраста) так было постоянно. Все раздражало: домашние дела, муж, свекровь… Особенно свекровь. Теперь та целыми днями таскалась по квартире за Людмилой: тут проверит, там посмотрит. Привычно проглатываемое раздражение в последнее время выстреливало скачками давления, чего раньше у Людмилы не бывало.

– Что готовишь, Люсенька? – Свекровь в очередной раз приползла на кухню, когда Людмила переворачивала котлеты.

Сухонькая, не по-домашнему аккуратно одетая и увешанная крупной бижутерией, она нетвердым шагом прошла в кухню. Лысеющую голову венчал неизменный каштановый парик. Людмилу воротило от одного вида свекрови: старая кошелка, инсультница, а строит