Новобранцы холодной войны - Ирина Владимировна Дегтярева

Проводник оказался высоким, сутулым парнем с продолговатым смуглым лицом и усами, редкими, какие бывают у подростков. При этом молодо он не выглядел. А шрам на шее, багровый и уродливый, говорил о том, что он не просто порученец и проводник, а сам воевал и молодость его прошла бурно.

Он встретил Мансура на автовокзале, посадил его в коричневый местами ржавый джип, пропахший табаком и консервами. Мансур сразу подумал об отце. Тот даже в Москве в джипе таскал с собой и питьевую воду, и консервы — все самое необходимое, как если бы ему пришлось вдруг выживать в пустыне, воевать одному против всех, и тогда машина стала бы его единственным пристанищем, домом и столовой.

Мобильный телефон проводник попросил отдать ему еще в городе, разобрал его цепкими смуглыми пальцами и сунул в экранирующую сумку.

Пока не стемнело, за окном промелькнули окраины Эрбиля, несколько деревень, а затем уже ехали по серпантину в горы. Мансур увидел курдский флаг на холме. В полутьме полотнище показалось черным. И это видение было тревожным. Он разглядел и силуэты домиков ферм.

Затем ехали в темноте, в горах, с выключенными фарами. Посты проезжали, но Мансур некоторые из них даже не заметил, настолько они были хорошо замаскированы. Хотя первый кордон из трех бойцов с автоматами стоял прямо на дороге. Заглянули в машину, пахнув табаком и мятной жвачкой, кивнули водителю, услышав от него пароль. Затем позволили ехать дальше.

Опустив оконное стекло, Мансур вдыхал сырой горный воздух, куртка, которую пришлось застегнуть доверху, не спасала, холод пробирал до костей. Пахло мокрыми камнями, туманом и близким снегом. Он знал этот запах, и в Москве всегда ощущал, когда начнется снегопад, — предчувствие метели пробиралось в город задолго до снежного заряда пронзительным холодом, сушило губы и морозило уши.

— Закрой окно, — бросил через плечо проводник, всю дорогу куривший «Шумер» из черной пачки с арфой на этикетке. Угостил и Мансура, но тот привык к более крепкому табаку и не впечатлился.

Он послушался, и, когда закрыл окно, стало слышнее шипение рации, лежащей около рычага ручного тормоза. Мансур поерзал на сиденье, вдруг ощутив весь масштаб своего положения. Вот только теперь ощутив…

Когда нет никакой связи с «большой землей», нет ни одного знакомого рядом, а есть только подозрение во взгляде проводника, и такими же колючими взглядами его наверняка встретят сотрудники курдской службы безопасности. Как он пройдет их проверку: расспросы, полиграф? Хотя и то и другое Мансур неоднократно испытал на себе и во время репетиций предстоящих проверок, и по-настоящему. Его проверяли так же, как и любого другого сотрудника Управления нелегальной разведки СВР, несмотря на довольно юный возраст, с которого его начали готовить к работе. Никто из руководства Мансура не испытывал иллюзий по поводу его молодости. Воюют курды с четырнадцати лет, а то и младше, взрослеют слишком рано… Недооценивать не стоит.

У Мансура душа ухнула в пустоту, образовавшуюся от внезапного страха. Но тут же он осознал еще и то, что слишком стал похож на отца. Тот отличается удивительным хладнокровием. Только курит и прячется за дымовой завесой, что бы ни случилось, а по его худощавому смуглому лицу никогда не поймешь, о чем он думает. Вспомнив это выражение отцовского лица, Мансур успокоился, словно надел на себя маску Горюнова. Даже удалось задремать.

Вскоре машину поменяли, он пересел в другой джип, и они проехали несколько километров в обратном направлении с другим водителем. Мансур даже было подумал, что сегодня его заезд на одну из баз РПК не состоится, однако джип, свернув на другую дорогу, неприметную на первый взгляд, поехал снова в горы. Путали следы. Долго катались. Мансур снова задремал и увидел вдруг поле с пижмой, цикорием, васильками, сухое, степное, такое поле может быть только в Подмосковье. Саша называла ему эти травы, ведь она биолог по профессии…

— Вылезай! — кто-то хлопнул ладонью по крыше машины прямо над головой Мансура.

Он вздрогнул, проснувшись. Стояли на обочине в темноте. Едва Мансур вышел из джипа, машина уехала.

— Дальше пешком, — распорядился кто-то из темноты. Вспыхнул огонек сигареты, на мгновение осветив смуглое лицо и край черно-белой гутры.

— Что там за свет? — спросил Мансур, когда, запинаясь о камни, он брел по тропинке за своим провожатым. — Вроде как деревня.

— Тут небольшие фермы, — отозвался курд. — Среди них замаскирована и наша база. Одна из, — уточнил он.

Вскоре они пришли. Мансур почувствовал, что перед ним распахнулось что-то похожее на полог, дунул ветерок и запахло едой. Его подтолкнули в спину в подобие тамбура. Брезент за спиной опустился, и только тогда он увидел свет, очутившись в палатке. На полу спали человек десять курдов, в углу стояли автоматы в пирамиде, на столе бубнил на курманджи старый телевизор.

— Наружу не выходи, — распорядился проводник, — турки бомбят по ночам, беспилотники летают, попадешь в кадр, мало не покажется. Это будет последняя съемка в твоей жизни. Возьми там в углу одеяло и ложись. Выспись. Завтра утром за тобой придут.

Но пришли ночью. Тихо растолкали, чтобы не будить остальных. Пока Мансур, сидя на полу на своем матрасе, натягивал кроссовки, сказали:

— Надо поговорить.

Явно хотели напугать, чтобы стал откровеннее. Но и к такой линии поведения службы безопасности курдов Мансура готовили. И Авдалян, который проходил через эти жернова, и отец. Горюнова — старшего мурыжили в меньшей степени, чем Авдаляна, но тоже обрабатывали. Отец, как понял по некоторым намекам Мансур, заходил к курдам РПК с такими рекомендациями и заданием, что довольно быстро вышел на самого Карайылана.

Мансура ждала другая судьба.

— Я вам уже в сотый раз говорю. Я жил в горах, у брата Бахрама, такого же сморщенного, как и сам Бахрам, — повторял Мансур. Он сидел на стуле у окна, заколоченного изнутри фанерой, а снаружи еще к тому же наверняка заложенного мешками с песком. Фанера для эстетики. На ней оставались старые рекламные объявления. Фанерку, выражаясь культурно, использовали вторично, а проще говоря, сорвали с какого-нибудь рекламного щита, стоящего вдоль дороги. Подобрали, что плохо лежит. — Старик меня таскал в мечеть по пять раз на дню, курил медуах и вел пространные разговоры о том, как жили раньше. Мне что, назвать всех баранов деревни поименно и мальчишек заодно?

— Мы подозреваем, что ты не Мансур.

— Вот тебе и раз! — он уже разозлился по-настоящему. — Может, откопаем мою мать и сделаем