Самая страшная книга, 2014–2025 - Ирина Владимировна Скидневская

и гадал: не голодуша ли это под видом человека пробрался к ним в дом? Вспоминал, как жадно дядя Гена набросился на еду, закидывал в рот полные ложки и зыркал по сторонам голодным псом. И явился он незнамо откуда. Лес ведь кругом. А бабуля сама говорила, что голодуша из лесу приходит, бродит с голодным зверем вместе, а потом к человеческому жилью приходит. Что же теперь будет? Неужели голодуша все их припасы зимние съест, а потом и за них с бабушкой примется?

Сан Сановне тоже не спалось. Грызла сердце тревога, скребла душу острыми когтями, лишала сна. «Не охотник это, – думала старушка, прислушиваясь к хищному завыванию ветра за окнами. – Лихого человека привело к нам. Не дала ему ранняя зима в лесах отсидеться. Господи милостивый, коли не уберег ты нас, так хоть дай сил одолеть напасть. Спаси и сохрани в час испытаний!»

Она проснулась, когда ночная тьма уже успела полинять, разбавленная поздними зимними сумерками. Охнула удивленно и раздосадованно, выбралась из постели и торопливо оделась, спеша затопить печь до того, как зимняя стужа выдует остатки тепла из дома. На пороге кухни Сан Сановна на мгновение замерла в испуге, заметив темный силуэт у окна, но тут же вспомнила про вчерашнего гостя. Он застыл, чуть пригнувшись, как волк, собирающийся прыгнуть на неосторожную добычу, и, отодвинув край занавески, что-то внимательно изучал на улице.

– Утро доброе, мать! – произнес он, не поворачивая головы. – Улеглась вроде непогода.

– Вот и ладно, – отозвалась женщина, затеплила свечу и склонилась к печи.

– У вас что же, больше никто в деревне не живет? – поинтересовался Геннадий. – Смотрю, в других избах ни света нет в окнах, ни дыма из трубы.

– Почему же? Живут. Зимуют не все. Молодежь в город подалась за заработком и хорошей жизнью. Стариков за собой увезли. По весне многие вернутся.

– Получается, ты здесь всю зиму одна с внуком кукуешь? И что же, о вас не вспоминает никто?

Сан Сановна оглянулась на гостя. Встретилась с его колючим взглядом. Отблески свечи плясали в его зрачках, как хищные огоньки в глазах голодного зверя. На сердце вдруг похолодело. Никогда ей еще не было так страшно от мысли, что о ней действительно и вспомнить-то некому. Был сын, погиб в семьдесят пятом, уже пятнадцать лет как в могиле. Невестка и раньше ее не жаловала, а как овдовела, так вообще забыла, как звать-величать. Олька вот вспомнила, да и пропала. Почтальонша – и та пенсию последний раз три года назад приносила. А потом взбаламутилась и отказалась крюк через реку делать ради двух стариков. Так им и приходилось со Степаном самим за реку на почту ходить за причитающимся. А зимой – и вовсе про пенсию забывать.

– Ты бы, мил человек, дровец мне принес. В сенцах лежат сбоку от двери, – ушла от очевидного ответа Сан Сановна.

Геннадий встал, распрямил плечи, потянулся до хруста и вышел. «Господи, дай мне один день, – мысленно попросила женщина у потемневшего образа. – О многом не прошу, лишь о дне сегодняшнем. Дай сил прожить его и убереги от лихих напастей и бед. Спаси и сохрани нас, грешных, и не оставь в немилости!»

– Мне б пожрать чего-нибудь. – Геннадий оказался рядом внезапно. Подкрался, как хищник на мягких лапах. – Живот с голодухи подводит.

Он наклонился и вывалил на пол охапку поленьев.

– Обожди, мил человек, печь растопится, тогда уж и завтрак будет. Проспала я сегодня. Поздно топлю.

Сан Сановна склонилась к печному жерлу, глядя, как огонь робко пляшет на поленцах, взбирается все выше, все смелее тянет вверх горячие языки.

– Вот и слава богу! Разгорайся, родимая, – привычно сказала она печи, отгораживаясь от жаркого пламени заслонкой. Получив ее одобрение, оно загудело, затрещало, жадно поглощая дровяное подношение и даруя взамен тепло.

Геннадий прошелся по кухне, заложив руки за спину, вышел в сенцы снова и вскоре вернулся, с хрустом откусывая от крупного желтого яблока. Второе он держал в другой руке. «Уже и не спрашивается, – подумала Сан Сановна. – Хозяином себя почувствовал».

За завтраком, глядя, как дядя Гена жадно поглощает кашу и рвет зубами край булки, Ваня то и дело ерзал на табурете, решая непростую мысленную задачу: кого же привела нелегкая к их порогу? Голодушу или обычного заблудившегося человека? Не найдя ответа на вопросы, мальчик решился на разговор:

– Дядя Гена, а ты очень голодный?

Гость замер на мгновение, даже жевать перестал, потом молча кивнул.

– Поблуждаешь по лесу с мое – не так еще оголодаешь, – ответил он чуть погодя и подмигнул.

– А в лесу ты что ел? – задал Ванька животрепещущий вопрос.

– Консерву жрал, – осклабился Геннадий.

И от этой улыбки, демонстрирующей крупные коричневатые зубы, от острого, холодного взгляда, от его узловатых пальцев с желтоватыми ногтями, подведенными черным ободком, сжимающими краюху хлеба, Ванька ощутил вдруг дурноту.

– А где ты в лесу консервы взял? – допытывался мальчик.

– С собой взял, потому и были.

Он пронзил Ваньку цепким оценивающим взглядом, поскреб задумчиво заросший темной щетиной подбородок и заметил:

– А ты любознательный, пацан. Не скучно тебе здесь вдвоем с бабушкой?

– Нет, – поспешно ответил Ваня, отчего-то испугавшись этого внезапного вопроса.

– Ванюшко, – встряла в разговор Сан Сановна, – идем-ко, пособишь мне во дворе.

– Может, лучше я? – Геннадий привстал со своего места.

– Не надо. Ванюшко знает, что делать, приноровился уже.

Ванька с заметным облегчением выскользнул из-за стола. Гость недовольно цыкнул зубом, по-волчьи окинув хозяев настороженным взглядом, и тоже неторопливо поднялся из-за стола.

– Нехорошо как-то сидеть, когда другие работают. Не по-людски, – сказал он. – С вами пойду. Вдруг тоже на что сгожусь.

В сенцах вкусно пахло яблоками, лежащими в коробе с сеном. И, пока все одевались, гость непринужденно выцепил одно и с хрустом надкусил. Пожевал задумчиво и вытащил еще одно про запас. Сан Сановна толкнула маленькую дверку, ведущую из сенцов в пристройку, куда на зиму переезжало небогатое хозяйство: коза, козел и десяток куриц с петухом. Ваня поспешил следом за бабушкой, опасаясь оставаться наедине с прожорливым гостем, но и тот не желал отставать и увязался следом.

Пока бабушка с внуком привычно трудились, насыпая корм для куриц, выкладывая в ясли сено для коз, Геннадий стоял в стороне, доедая яблоки, и с интересом наблюдал за ними. «Пособить вызвался, а сам – ничуть не шевелится, – думала Сан Сановна, украдкой поглядывая на мужчину. –