Самая страшная книга, 2014–2025 - Ирина Владимировна Скидневская

Шесть

Пуховик не спасал от холода, который окружил Сергея, сковывая движения, мешая дышать полной грудью. От яркой белизны заболели глаза, он выставил перед лицом руку и поковылял вперед, с трудом вырывая ноги из сугробов, которые напоминали зыбучие пески. Замешкаешься, останешься на одном месте, и тебя медленно утянет на глубину, которой нет предела.

Сквозь мельтешение снежных хлопьев Сергей отчетливо видел вдалеке бесчисленную вереницу бледных огоньков, дрожащих, как пламя свечей, но сияющих ярче, чем огонь маяка. Скоро Сергей понял, что не один. Рядом шли черти. Они напоминали сгустки черного дыма, постоянно меняющего форму. Силуэты ростом с ребенка могли через мгновение вымахать до высоты многоэтажного дома, а потом рухнуть вниз и стать не больше кошки. Через несколько десятков шагов из белой круговерти впереди выплыла низенькая, плотная женщина, ведущая за руку хныкающую девочку.

– Твой… сука ты… вся в… сбежали… тварь…как и твой… – сквозь вой ветра долетали лишь обрывки фраз.

– Стой, падла! Не смей! – заорал Сергей, рванул вперед, но вьюга взревела, ударила в грудь и опрокинула на спину.

Он встал, отплевываясь от воняющего болотом снега, и огляделся. Мать с дочерью исчезли в метели.

– Они уже возле избушки бабки, что зазвала тебя, а может, к другой старухе наведались или вовсе к какому-нибудь деду, но разницы нет, пидоренок. Конец один. – Смазанной линией перед лицом мелькнул черт.

Сергей не ответил.

– Они принимают любые угощения, но кишочки детские особенно любят, – раздалось справа.

– Младенчиков от баб, которых мы брюхатили, тоже обожают. Бабы, которым некем расплатиться, могут нас хорошенько попросить, и мы поможем. – Слева.

– Сестер, братьев, матерей, отцов жрут. – Сверху.

– Ты отдаешь, а бабки и деды в обиде не оставят. – Из-под ног.

– Что угодно попросить у них можно. Они нам прикажут дело сделать, а если надо, и сами поколдуют, но просьбу выполнят, только пожрут сначала, шалавы старые. Хочешь, расскажем секрет? – сказали черти хором. – Ни бабки, ни деды на самом деле не голодны. Им просто нравится жрать.

И Сергей вышел к деревне.

Штук двадцать низких изб, все как одна сколоченные из темной древесины, стояли прямой линией у косого обрыва. Их окна горели болезненно-белым светом, как флуоресцентная лампа в больнице, в глубине которой исчезает самый близкий человек.

Сергей поднялся на крыльцо, толкнул тонкую скрипящую дверцу и вошел в комнату. Голая бабка с обвисшими грудями, ложившимися на толстый живот, сидела на корточках в углу пустой комнаты. Рядом стояла женщина, которая несколько минут назад шла сквозь пургу, у ее ног красным шматком лежала девочка.

Сергей отшатнулся.

– Он пытался остановить суку с ребенком! – завывали черти за окном. – Отпустить жратву! Шалавушка наша, старушечка, он не достоин!

– Тихо! – оборвала их бабка и рассмеялась, из ее рта во все стороны полетели кровавые куски. – Ты ответил себе на вопросы, как я советовала? Твоя сила, твоя магия растет из темноты, из холода, что всегда был в тебе. Твоя ярость так прекрасна, так велика, что способна менять мир. Сигилы, ритуалы и прочая мишура тебе не нужны. Поэтому ты здесь.

Бабка обернулась к женщине.

– Он выполнит твою просьбу.

Просительница упала на колени, прямо в лужу крови, растекающуюся из-под разорванного тела ребенка, и поползла к Сергею, оставляя на гнилом полу смазанный красный след.

– Изведи его, миленький, сживи со свету. Пусть он сгниет. Он и его потаскуха. Пусть исчезнут.

Женщина обняла Сергея за ноги.

– Я кровь свою тебе отдала! Забирай и жри! Я приведу еще! Сколько хочешь, только сживи их со свету!

– Прикажи чертям, Сереженька, – сказала бабка. – Скажи словечко-два, вложи в них злость свою, ярость, искренне вложи, да побольше, как тогда на кладбище, и чертушки послушаются. Не жалей, злости у тебя ведь с избытком, источник не иссякнет. Ты не представляешь, как это приятно. Прикажи чертям.

Затихшая до этого момента темнота в груди распустилась перед глазами красными цветами. Сергей схватил женщину за волосы, поднял и ударил кулаком в лицо.

– Зачем, сука?! Зачем?! Это стоило того?!

Самоконтроль исчез, цифры, повторяемые раз за разом, забылись. Он повалил суку на пол. Ее толстое лицо скорчилось от боли и, казалось, обиды.

Бабка пронзительно хохотала.

Первый удар.

Нос съехал набок.

Второй удар.

Губы лопнули.

Третий.

Лицо женщины исчезло, и теперь на Сергея смотрел Димка Игнатов.

Четвертый.

Теперь он бил молоденького парня с пухлыми губами и короткой стрижкой. Парень раскрыл рот, пытаясь безуспешно вдохнуть, вобрать в отказывающие легкие хоть немного воздуха и…

Пятый.

Новое лицо. Веснушчатое, с прыщами, рассыпанными по лбу, и бледной кожей, которая быстро начала наливаться красным. Жилы на шее вздулись, алая борозда вдавила кадык и…

Шестой.

Истощенный пацан с ввалившимися щеками и голубыми глазами. Потрескавшиеся губы двигались, шепча какое-то слово. Пацан хватался за него, будто слово могло спасти, прекратить то, что происходит. Если повторить достаточно много раз, тело перестанет жрать само себя и боль уйдет. И он повторял снова и снова, опять и опять, пока синеву его глаз медленно заволакивал белесый лед…

Седьмой.

Кулак замер у лица Артема.

Сергей нежно дотронулся до окровавленных губ женщины, пачкая кончики пальцев красным, и встал. Просительница стонала, пуская алые пузыри, жалкая, обуреваемая болью и ненавистью, с разрушенным разумом.

«Что бы они тебе ни говорили, ты не такой…»

– Можешь убить ее, – сказала бабка. – Раздавить. Но потом. Сначала просьбу обязан выполнить. Так уж у нас заведено. Прикажи чертям.

– Оно не часть меня…

– Что?

– Ты ошиблась. Моя сила идет не из этой мерзости, которая сидит внутри. Тьма – не часть меня. Ее мне дали в детстве и взрастили. Но я отказываюсь принимать ее. – Сергей тяжело дышал, слова вылетали со свистом. – Потом меня успокоили, похоронили во мне эту…грязь, но они ушли, и я дал слабину. Один раз. Этого хватило. Но больше… Нет… Больше не позволю. Она вросла в меня. Я не смогу ее выдрать. Но и принимать отказываюсь. Никогда не приму. И ты, сука, ошиблась. Охереть как ошиблась. Моя сила никак не связана с темнотой. Я творил с помощью дара зло, смешал… подарок с грязью. Оступился. Но его не смог окончательно замарать даже я.

Бабка, покачиваясь, встала, макушкой она почти достигала потолка. Просительница поползла к выходу из избы, толкнула дверь, выпала на порог, где на нее скопом накинулись черти, влажно зачавкало. Сергей не сдвинулся с места.

– Здесь живут те, кто превзошел человеческое! Те, кто принимает гостей с дарами слаще любых других! – закричала бабка. – И ты смеешь говорить, что я