Новобранцы холодной войны - Ирина Владимировна Дегтярева

На следующий день с санкции Толмачева группа Яфарова взялась за Кристиана Энрике Гарро, хотя Толмачев при этом выразил опасения, не слишком ли Виктор увлекся одной линией, к тому же, кроме интуитивных догадок и ощущений, нет никаких существенных доводов в пользу того, что кто-то из рудээновской компании знает «аргентинца» или является этим самым «аргентинцем». Виктор принес ему наработки Фролова по всем направлениям, в которых они рыли, благо Фролов не терял времени даром.

— Мне не стоит напоминать, что, если Кристиан наш клиент, то со своими манипуляциями вокруг его персоны надо действовать как можно аккуратнее, — все же напомнил Толмачев.

Первая информация, пришедшая вместе с Тюриной на ее невысоких устойчивых каблучках, показалась спокойной, ни к чему не обязывающей. Человек как человек. Живет себе в съемной квартире, перебивается какими-то разовыми заработками. То, что он аргентинец, само по себе ничего не доказывает. Ни о каком серьезном бизнесе речи не идет, а уж тем более о том, что он очень занятой. Соврал. Ну вранье — не преступление. Поначалу. Иногда затягивает и вызревает в нечто большее.

К вранью Виктор относился философски. Не соврешь — истории не расскажешь. В своей работе он деликатно называл это преувеличением и богатством фантазии. Его начинало раздражать вранье, если его продуцировал одиннадцатилетний сын Димка, но если речь шла о вероятном противнике, то возникал азарт и радость. Вранье — это след, иногда незначительный, однако за враньем всегда стоит в тени причина. И вопрос в том, насколько велика причина и существенна. Что ширма из вранья прикрывает? Виктор много раз убеждался, что легкая ширма из тюля и тонких реек скрывает за собой железобетонную подложку.

В случае с Кристианом пока не было никаких намеков на железобетон. И все-таки Виктор не остановился в попытках заглянуть за воображаемый тюль. Уточнил факультет, которой оканчивал в РУДН в 2002 году Кристиан, — физмат. Инженер.

— Ну и что у тебя против него есть? — Толмачев не планировал, чтобы его зам бог знает сколько кружил вокруг Кристиана, бесперспективного, по его мнению, кадра. — Ровным счетом ничего. Ну аргентинец, ну не захотел ввязываться в бизнес с неизвестным ему испанцем, свалившимся с потолка. А что по остальным? Ты с кем-то из них встречался?

— Да, — с недовольством ответил Виктор. — Со всеми. Провел что-то вроде собеседований. Пока какая-то жбонь [19] идет.

Толмачев улыбнулся. Он знал о старом увлечении Яфарова поисковой работой. Любил Виктор с компанией таких же, как он, энтузиастов из поисковых отрядов поездить по лесам, покопать блиндажи и окопы на местах боев Великой Отечественной. Находили павших бойцов, радовались, когда удавалось установить по медальону имя бойца, до сей поры считавшегося пропавшим без вести, и предать его земле, уже опознанного, в присутствии трогательных старичков-родственников. В кабинете Яфарова, словно в музее, на полке лежал немецкий штык-нож с бакелитовыми щёчками на рукояти, патроны россыпью, стеклянная зеленоватая фляга бойца Советской Армии, курительная немецкая трубка, зимняя немецкая каска, пробитая осколком, облезлая, бело-ржавая, и железный немецкий крест.

— Как и большинство аргентинцев, они приветливые, открытые, — продолжал Виктор. — Но ни один из них не показался мне. Каждому я наобещал золотые горы. Расстались почти что друзьями. Есть возможность встретиться хотя бы еще раз. Но смысла не вижу. Фролов для очистки совести их проверит, используя все наши возможности, и не только наши.

— Ну а что еще про Кристиана? — нехотя поинтересовался Толмачев. Он видел, что Яфаров завяз в версии «РУДН и выпускники», и, хотя тема расширилась еще и в сторону аргентинского землячества — этой линией сейчас занималась Тюрина, все же перспективы обнаружить неведомого «аргентинца» тускнели на горизонте, как уходящее солнце.

Блеснула сперва информация от разведки, подразнила своей заманчивостью, и только. Технические спецы искали неординарные ходы, чтобы вычислить, откуда посылаются сообщения, но пока безуспешно. Яфаров возился с аргентинцами с таким выражением лица, словно лишь он один знает, как и что делать. Это порой раздражало Толмачева, хотя практика показывала, что иногда апломб Виктора соответствовал действительности.

— Он был женат в Аргентине, но трое детей у него от русской женщины. Жениться не думает, поскольку официально не в разводе. Католик. С разводами у них туго. Удобная позиция. Живет один. Что-то отстегивает от заработков детям. По-видимому, не слишком много. С бывшей женой общается постольку-поскольку. Кстати, — Виктор поморщился раздраженно, — теперь в рассылаемых сообщениях упор делается на количество погибших российских солдат. Сведения, разумеется, недостоверные. Но такого рода дезинформация, прямо скажем, бьет по психике людей, неискушенных в информационных войнах.

— Хорошо сказал! Вот и надо людей оградить от подобных игр. Так сказать, сократить число участников и «радиослушателей»… И все-таки, разовые заработки Кристиана, о которых ты упоминал, позволяют ему и снимать квартиру, и жить самому, и давать близким деньги? Как он одевается, где? Чеки из магазинов. Выверните его наизнанку, если твое чутье тебя не подводит. Два дня тебе на все про все. Через двое суток доложишь и займешься другими направлениями по «аргентинцу» и другими делами. У нас СВО идет, работы хватает и без эфемерных аргентинцев. Оставим эсэмэски на техническое управление. Пусть вычисляют. Поезжай домой, сутки отдохни и с новыми силами приступай.

— Вот ведь ты всегда умеешь подсластить пилюлю, — хмуро кивнул Виктор.

Яфаров поехал на эти сутки к матери. Алла все равно на работе. Дома шаром покати. К тому же Димка перекочевал от тещи к его матери. Две бабушки решили разделить полномочия. Неделя у одной, неделя у другой, благо все живут не так далеко от дома Виктора и до школы Димке ехать примерно одинаковое расстояние. Теща поняла, что это все не на один день и смирилась. Аллу все-таки отпускали периодически — Институт криминалистики ФСБ, как и другие подразделения ведомства, начал входить в посменный режим. Но, как знал на своем опыте Виктор, большинство контрразведчиков центрального аппарата жили на работе в прямом смысле слова и смягчения режима не планировалось.

Чувствовал себя он дома как моряк, сошедший с корабля после полугодового похода. Есть особо не хотелось, даже мамины разносолы. Уснуть долго не мог, тем более приставал соскучившийся по нему Димка, уговоривший пойти сперва погулять, а потом усадивший Виктора играть в настольную игру.

У матери гостил и другой внук, сын сестры, — пятилетний Севка. Он тоже участвовал в игре. Разговаривал Севка высоким голосом и картавил. К вечеру у Виктора уже звенело в ушах. Но как ни странно, он развеялся. Два парубка не дали ему ни минуты думать о работе.

Когда Виктору наконец удалось уснуть,