Последний день года - Лена Александровна Обухова

— Можно подумать, на это причин нет, — фыркнула Олеся, едко усмехнувшись. — Не то чтобы ты когда-нибудь отличалась щепетильностью в подобных вопросах.

— Что вы имеете в виду? — ухватился за ее слова Морозов.

Дарья и Олеся не слишком дружелюбно переглянулись, а потом отвернулись друг от друга.

— Не важно, — проворчала Олеся.

— Сейчас все важно, — возразил Морозов, выжидающе глядя на нее.

— Тогда пусть сама рассказывает.

— Я не собираюсь повторять дурацкие сплетни про меня, — отрезала Дарья.

Никто из них так и не развил тему, и Вероника продолжила свою мысль:

— Когда вы ночью пришли на кухню, я поняла, что с Марком Женя: вы не искали Дашу и очень удивились, увидев меня. Значит, Даша в тот момент спала в своей постели, а вы были уверены, что с Марком в мансарде я.

— И что вы почувствовали в тот момент?

Вероника пожала плечами. Сейчас она вела себя очень спокойно и даже немного заторможенно. Вероятно, приняла что-то успокоительное и оно наконец подействовало.

— Сочувствие. К Грише. Он этого не заслужил. Все-таки лучше бы это была Даша. Она хотя бы свободна…

— Что значит — свободна? — снова возмутилась Дарья. — Я с Олегом!

Вероника как-то странно посмотрела сначала на нее, потом — на него, и слабо улыбнулась.

— При всем уважении, вы едва появились в ее жизни и в нашей компании, — пояснила она свои слова. — Даже если у вас все серьезно, Гриша мне ближе.

Морозов кивнул, не сдержав ответной улыбки. Почему-то ее объяснение показалось ему лишь полуправдой. Однако он не стал допытываться дальше и перевел взгляд на Григория.

— А ты что скажешь?

— О чем? — глухо спросил тот, не поднимая головы.

— О связи твоей жены и Марка. Ты знал об этом?

Григорий резким движением протер глаза, шмыгнул носом и только теперь посмотрел на него, подперев руками подбородок. Взгляд его выглядел довольно агрессивно.

— Ты уже спрашивал, я уже ответил, — процедил он. — Что ты хочешь еще услышать?

— Неужели даже подозрений не было?

— Да даже если бы и были… Даже если бы я точно знал… — Он осекся, кажется, испугавшись, что голос может подвести. С трудом сглотнул, откашлялся и снова шмыгнул носом. — Зачем мне убивать лучшего друга и любимую жену?

— Потому что они тебя предали, — предложил Морозов, пожав плечами. — Не ты первый, кто так поступил бы.

— В мире больных ублюдков, в котором ты, очевидно, живешь, возможно, так и поступают. А нормальные люди за такое другу морду бьют, а с женой разводятся. Она мать моего сына! — Его голос все же сорвался, лицо вновь скривилось, и Григорий опустил голову, пряча его. — Черт, вот что я ему теперь скажу, а?

Его горе выглядело вполне правдоподобно, во всяком случае, Морозову так казалось, но он не был готов однозначно поверить Григорию: повидал на своем веку много мужей, сокрушающихся по поводу гибели или исчезновения своих жен. И больше половины из них оказались впоследствии причастны к тому, что случилось с теми женщинами.

— Что ты делал после того, как вернулся с Павлом из бани, и до того, как поднялся в комнату к жене, — продолжил задавать вопросы Морозов все тем же спокойным тоном, лишенным, как он надеялся, лишних эмоций.

— На этот вопрос я тебе уже тоже отвечал! — огрызнулся Григорий, снова вскидывая на него взгляд воспаленных глаз.

— Да, но Павел не подтвердил твои слова. Сказал, что вы сразу расстались и он пошел к себе.

Григорий бросил на Павла быстрый взгляд, но тот только виновато развел руками, мол, прости, я не хочу врать.

— Я пошел на кухню, — очень тихо признался Григорий после недолгого молчания, вновь опуская глаза.

— После обеда и посиделок в бане под пиво и закуски? — удивился Морозов.

— Да, а что такого?! — Григорий с вызовом посмотрел на него. — Закуски были соленые, а мне после соленого всегда хочется сладкого. Я пошел посмотреть, нет ли у Валерки в запасах каких-нибудь пирожных или мороженого…

— Нашел что-нибудь?

Взгляд Григория в очередной раз скользнул в сторону, он пожал плечами.

— Ну так… Печенье с зефиром в шоколаде. Из порционного только оно мне приглянулось. Я его съел, попил воды и пошел к Женьке…

— Ты слышал, как кто-нибудь выходил на террасу?

Григорий еще раз пожал плечами.

— Не обратил внимания. Где-то какие-то двери открывались и закрывались, но я не прислушивался.

Морозов скользнул оценивающим взглядом по его полноватой фигуре и решил про себя, что все это вполне может быть правдой.

— Как ты оказался в мансарде? — перескочил он к следующей теме.

Григорий, кажется, хотел возмутиться и напомнить, что на этот вопрос он тоже уже отвечал, но в последний момент передумал и просто повторил:

— Я услышал шаги, решил проверить, кто там ходит, но никого не нашел.

— Ты считаешь это правдоподобным объяснением? Я вот услышал шаги, решил проверить — и обнаружил там тебя. Если ты никого не обнаружил, может быть, там больше никого и не было? Ты узнал от меня, что Женя изменяла тебе с Марком, пошел к ней, разговор у вас не сложился… В порыве гнева ты схватил подушку и задушил жену, а потом зачем-то отнес в мансарду…

Григорий вдруг нервно рассмеялся, качая головой.

— Вот ловкач, а? — выдавил он с трудом, а потом так же внезапно его смех оборвался, во взгляде полыхнула ненависть. — Думаешь, я приму твое щедрое предложение взять на себя хотя бы одно убийство, к тому же совершенное в состояние аффекта, да? Надеешься, что Марка сможешь на Нику повесить, да? Шиш тебе! Может, это вообще ты их убил, а? Сначала Марка… у вас ведь сразу не заладилось с ним! А потом Женьку… просто из любви к искусству! Может, ты маньяк, а? Может, ты даже никакой не следователь? Это ты велел нам после убийства Марка сидеть по одному! Ты виноват в том, что Женька погибла!

Эта вспышка не произвела на Морозова впечатления. Он видал и похуже. По крайней мере, Григорий не кидался на него с кулаками, что тоже случалось. Это, кстати, давало дополнительные штрихи к его портрету, делая его все меньше похожим на убийцу.

— Я велел всем идти в свои комнаты, — безжалостно напомнил Морозов, просто чтобы остудить горячую голову Григория. — Ты предпочел быть не в своей комнате с женой, а в хозяйской спальне с сейфом. Если кто и виноват в том, что Женя осталась одна, то точно не я.

Это было жестоко, и он прекрасно это понимал, но сейчас не мог позволить себе потерять