По острым камням - Ирина Владимировна Дегтярева

В конце концов, Джанант стала просто отмалчиваться, что вызвало у него еще большую ярость. «Молчишь? Думаешь, умнее других? Именем папаши прикрываешься! Ничего, мы и на него управу найдем». И снова череда идиотских вопросов…

Горюнов посматривал на нее с интересом. Он уже понял, что она, может, сама того не осознавая, или наоборот, все просчитав, начала торг. Петру в данной ситуации надо продолжать ту же линию поведения. Изображать набожность, последовательность, спокойствие, когда внутри все клокочет.

Он назвал это про себя танцем скорпиона и богомола. С иронией воспринимал себя богомолом — молиться приходится по четыре раза на дню. Она же точно скорпион. Того и гляди ужалит. Ударит своим стреловидным хвостом. Яду там, наверное, с избытком. Однако, учитывая импульсивность ее натуры, в ярости она может ужалить и саму себя. Больше всего Горюнов опасался именно такого всплеска. Дай ей только возможность добраться до оружия или гранаты. Она не Зарифа, она не Дилар. Петр все время себе об этом напоминал.

В ИГИЛ не просто фанатизм, а особая циничная форма своего превосходства и панарабизм, возведенный в абсолют, вернее сказать, оголтелый арабский национализм. В халифате арабы занимают господствующее положение, во всяком случае в Ираке. В Сирию уже начал сползаться сброд со всей планеты. Однако арабский язык, язык Корана остается самым ходовым. А это и есть идеал панарабистов — общий для всех арабский язык и культура, включающая в себя ислам, как нечто большее, чем культурное наследие, это система координат, по которой необходимо существовать. Облегченный панарабизм не подразумевает под собой определенной конфессиональной и даже расовой принадлежности. Главное — знание арабского языка. А вот радикальный панарабизм — обязательный ислам. И это основа халифата. Никаких не арабов у власти. ИГ как государствообразующую составляющую определяет только ислам, да еще суннитского толка.

Джанант вернула его от мыслей о панарабизме к делам насущным:

— Меня станут искать и уже ищут мои охранники. Они знают примерное направление, куда мы могли с девушками угодить. Они воспользуются связями Абду… — она осеклась.

— Абдуссалама, — подсказал Горюнов, зная из шифровки имя командира группы, в которой состоял и Алим. Он обратил внимание, что Джанант сникла. — Хабиби, ты должна понять, что я знаю довольно многое о тебе и твоем окружении. Таиться нет смысла. Вранье только усугубит ситуацию. Не договаривать тоже не стоит. Полуправда — это тупиковый путь. Ты мне сейчас пытаешься намекнуть, что охранники твои заложат тебя за милую душу, едва только поймут, что ты попала в плен к сирийцам или… Ну, не важно, к кому бы то ни было. А если после их рапортов о твоем загадочном отсутствии ты появишься пред очи своего папаши, то тебя возьмут в разработку. И не папаша, само собой, а служба собственной безопасности.

— Ты не знаешь, что такое наша служба безопасности!

— Ну-ну, не надо заламывать руки. Я знаю. Мне в свое время попались чеченцы в качестве безопасников. — Горюнов потер ребра, вспоминая несколько «веселых» часов, проведенных в обществе кавказцев. К счастью, Горюнов был нужен и его только слегка помурыжили, немного напинав и попугав. С Джанант ситуация предвидится куда серьезнее. Надежда на ее отца. Была такая надежда у Горюнова. Но теперь, когда он видел испуганные глаза девушки, надежда истаяла легким облачком над Средиземным морем. Это облачко он видел краем глаза в окно кухни, так же как и уныние Джанант. Отец за нее заступаться не станет ни при каких обстоятельствах. Хотя нет, если дело будет касаться денег или его престижа, тогда он подсуетится.

«Это осложняет ситуацию. Тарек нужен, — подумал Петр. — И его Алим, чтобы он засвидетельствовал, что Джанант не попала в плен. Нужна комбинация, иначе дорога домой ей будет заказана».

— Ты должна вернуться отсюда в Ирак? — спросил Горюнов, словно само собой разумеющимся уже была договоренность о ее работе на него и тех, кто за ним стоит.

— Кто тебе сказал, что я стану что-то рассказывать? — тут же отреагировала Джанант возмущенно.

— Как скажешь, — Горюнов поднял руки в примирительном жесте, — тогда не будем тратить время ни твое, ни мое. Я сейчас позвоню ребятам из сирийской контрразведки и сбуду тебя с рук. Тем лучше.

— Тебе надо, чтобы я вернулась в Ирак? Конечно, тебе недостаточно той информации, которой я обладаю на данный момент.

— Если вопрос встанет так, что тебя там возьмут в серьезный оборот безопасники ДАИШ и, как вариант, приговорят, то, конечно, тебя туда не пошлем, мы не кровожадные. Будет довольно и того, что ты сдашь всех из окружения отца, кого знаешь, подлинные имена и фамилии, позывные. Всех командиров ДАИШ, с которыми ты когда-либо общалась, какие переговоры с ними вела, зачем сейчас сватаешь их для переезда в Пакистан и Афганистан. Ну, в целом, так все. Однако, как я успел понять твою натуру, ты девушка авантюрного склада и не захочешь сидеть сложа руки, когда твой отец предает теперь уже не только иракцев, но и арабов, мусульманскую культуру, бойцов халифата использует для церэушных махинаций, полностью превратив идею великого халифата в красочный плакат, который наклеили на двери общественного сортира, прикрыв то неприглядное содержимое, что таится за дверьми нужника. Это я еще культурно изъясняюсь.

— Не пойму, ты так ловко прикидываешься или в самом деле рьяно веришь в то, что говоришь?

— Я всегда верю в то, что говорю, иначе я бы тут перед тобой не сидел. Меня бы порешили твои приятели.

— Может, ты принадлежишь к ахль аль-Китаб[20]? Я понимаю, совместный салят тебе выгоден. Но ты или не суннит, а уж тем более не шиит, или… Ты меня совершенно запутал. Ты принимаешь ту форму, какая тебе нужна на данный момент.

— Зачем тебе меня понимать? Главное, что я тебя понимаю. А что касается «людей Писания», так о том четко прописано в Коране: «Не дает вам Аллах запрета о тех, которые не сражались с вами из-за религии и не изгоняли вас из ваших жилищ, благодетельствовать им и быть справедливыми к ним, — Аллах любит справедливость». Ты восстаешь против Корана в этом вопросе?

— Ты забыл о положении шариата. Мы признаем неправомочными в рамках наших исламских законов всех христиан, иудеев, и не суннитов — хариджитов, шиитов…

— То есть, примерно, что-то около сорока миллионов, — прикинул Горюнов. — Ну, скажем, иранцев я тоже недолюбливаю, это к разговору о шиитах, и, пожалуй, к евреям отношусь настороженно, но, боюсь что я жертва саддамовской пропаганды. Меня она тоже охватила в полной мере. А соседи по моему багдадскому дому, воевавшие с персами, внушили к ним ярую нелюбовь. И тем не менее, я не подрываю и не расстреливаю