По острым камням - Ирина Владимировна Дегтярева

Джанант затошнило. Дурнота не отпускала при мысли, что шантажируя ее отцом-предателем, одновременно ей самой предлагают предать. Будет ли это предательство сопоставимо с предательством, совершенным отцом? Вряд ли! Но как отец мог узнать, где скрывается Саддам, если сам в то время находился в глубоком подполье, ни с кем не контактировал… Даже если общался с американцами… Как они вышли на него? Чем приперли к стенке? Посулили денег?

«А что если он работал на американцев давно?» — мелькнула догадка у Джанант, и она осознала, что приняла доводы Макина сразу и безоговорочно. Разозлилась на себя за доверчивость и на него за убедительность и горькую правду в глазах. Его глаза не лгали. Слишком спокойные, слишком усталые, много знающие и понимающие. Если и врал, то в мелочах, но в целом, он был однозначно правдив.

Ее стало раздражать выражение понимания в его глазах. Что он может понимать, что может знать о ее жизни и ее действительности, с какой она сталкивается ежедневно и ежечасно, и насколько она неприглядна эта действительность…

Он словно бы читал все ее сомнения и подобная проницательность еще больше пугала Джанант, поскольку подтверждала его опыт в таких делах, который возможно приобрести на протяжении долгих лет существования в профессии разведчика. Вот и сейчас он заговорил своим хрипловатым, низким голосом так вкрадчиво, с таким сочувствием:

— Я понимаю, что тебя гложет. Это не будет предательством, во всяком случае, в том смысле, как это понимают обыватели. Тут нет контраста, нет черного и белого, когда надо выбрать на чью сторону встанешь. Ты навсегда останешься на стороне своего народа, на стороне ислама, поскольку нет речи, чтобы нанести вред Ираку или арабам, или мусульманам. — Его сочувствие на этом иссякло, и он заговорил жестко: — Но если ты думаешь, что, пообещав мне сейчас лояльность, ты сможешь пойти на попятную тут же, как только окажешься среди своих, даже и не надейся. С того момента, когда ты оказалась в моей машине и в моем обществе, у тебя не существует больше этих пресловутых «своих». Ты либо одна против всех, либо вместе со мной против всех. Второе предпочтительнее. Ты, быть может, считаешь, что это случайность, что твоя группа попала под обстрел авиации, что вас гнали обстрелами, вытесняли, окружали, чтобы вынудить выйти к сирийским военным? И не надейся! Каждый твой шаг на протяжении месяца фиксировался, как изнутри, так и снаружи. Тебя предали снова, как предавали на протяжении всей твоей жизни. С твоим мнением никогда не считались, не так ли? Я тебе предлагаю взять реванш, освободиться, сохранив при этом все твои глубинные убеждения.

— Тогда ты маляк[18]. Значит, я не так уж грешна, раз тебя ко мне послали.

— Вот уж спасибо, — Горюнов чуть подался вперед, изображая поклон. — Я еще соглашусь, что чрезвычайно силен и умею менять облик, но то, что я существо бесполое — это вряд ли. Хотя по сути ты права. Тебе Аллах меня направил, ибо все делается по Его воле в этом мире. И возможно, меня даже не станут судить в Судный день, хотя я грешен, в отличие от настоящих ангелов. Но если уж богохульствовать, то я продолжу мысль. В ангельской градации я — хафизун.

Джанант вздрогнула, вспомнив, как называла Горюнова про себя «стражем», а именно так переводится слово хафизун — ангел-хранитель или страж. Она была слишком погружена в ислам, ведь кроме религии и изучения религиозных текстов, толкования Корана, ее жизнь ничего не наполняло, не насыщало, только свет Всевышнего, но для нее это не «только», а «все». Ее наполненность знаниями порой ввергала ее же в некую мистическую бездну, она везде начинала видеть знаки. Вот и сейчас, если бы не насмешливое выражение глаз этого наглого типа, она бы и в самом деле восприняла его как посланника.

— Ну, если так рассуждать, ты, скорее, ракиб[19].

Он рассмеялся, хлопнув себя по колену. Но ему не понравилось возникшее на ее лице выражение задумчивости. В этот момент она подумала о его словах про авиационный обстрел и о том, что их группу гнали к границам зоны, подконтрольной ДАИШ.

— Ты все-таки не из Ирака. Хотя твой арабский… Ты ведь жил в Багдаде… или шпионил там? — Джанант всматривалась в его глаза, пытаясь уловить правду, желая заметить реакцию на ее слова. Но его лицо оставалось непроницаемым, а глаза холодными, из них ушла усмешка. — Но чтобы использовать авиацию… — Она продолжала гадать. — Вряд ли русские стали бы бомбить, помогая из альтруизма сирийским спецслужбам обтяпать их операцию по поимке какой-то там девицы.

— Тебе так принципиально знать, кто тобой заинтересовался? Вот он я, перед тобой. Меня можно читать, как открытую книгу.

— Не всякую открытую книгу можно прочесть. Все зависит от эрудированности того, кто пытается читать. Я не знаю языка, на котором написана твоя книга или ты перевернул ее вверх ногами, только делая вид, что открыт и искренен. Такие люди, как ты, не бывают правдивы.

— Я же не перед Аллахом, чтобы мой язык не смог лгать, — Петр отошел к двери, захватив пепельницу с тлеющими окурками, — пойду-ка я спать. А ты можешь сколько угодно включать и выключать свой внутренний полиграф, гадать, где я лукавил, а где был предельно откровенен. Что бы ты там про меня не думала, ты должна прийти к выводу, что выход из сложившейся ситуации один, и он не самый плохой. Хочу тебя предостеречь от того, чтобы дать мне согласие в надежде в дальнейшем соскочить, скрыться от меня. Стоит тебе только попытаться, тем, кто за тобой стоит, станет известно, что ты предала свою группу, что ты давно работала на нас, еще со времени пребывания во Франции, а здесь искала возможность передать информацию и воспользоваться ситуацией, чтобы возобновить утерянную связь с Центром. А слив весь пласт информации, которой обладаешь на данный момент, вернулась к своим. Смысл ведь в том, чтобы ты к ним вернулась. Но у нас останется твоя расписка. Мы датируем ее задним числом, временем, когда ты училась в Сорбонне. И порядок. — Он шагнул за порог. — Отдыхай.

— Ты считаешь, что вашим писулькам кто-нибудь поверит?

— Я считаю этот вопрос риторический. Ты сама знаешь на него ответ. Когда я воевал в ДАИШ, то, насколько помню, головы резали и за гораздо меньшие подозрения. Всего лишь подозрения. А перед тем как обезглавливать, долго и тщательно с человеком