Усадьба Сфинкса - Константин Александрович Образцов

На ужин подали убитых зайцев; из кухни приглушенно слышались плач и разговор на повышенных тонах. Когда Дуняша выносила блюдо с целиком запеченной заячьей тушкой, через открытую дверь донесся громкий рев, как будто плачет годовалый ребенок с легкими и голосовыми связками взрослого человека, и раздраженный голос Обиды Григорьевны:

– Римма, или ты его успокоишь, или я сама вышвырну отсюда, ей-богу, и ты следом пойдешь! Нет моего терпения больше!

– Это Сережа, – сказала мне Вера. – Плачет, потому что ему зайцев жалко. В прошлом году то же самое было.

Вольдемар за ужином отсутствовал: обычай, согласно которому царь охоты первым разрезает приготовленную добычу и раскладывает ее по тарелкам, он проигнорировал. Двух тушеных зайцев отнесли ему в подвальную лабораторию. Аристарх Леонидович явно выпил больше обычного и уже не пытался делать вид, что всё в порядке. Остальные кое-как поковыряли еду и разошлись, оставив на нескольких блюдах растерзанные и разбросанные куски зайчатины. Всем хотелось, чтобы этот день поскорее закончился. Я собирался улечься пораньше, но сон не шел, я ворочался в темноте, то погружаясь в мгновенную дремоту, то просыпаясь от неожиданно ярких видений: Машенька, стремительно мчащаяся на белой лошади, Вольдемар в залитом кровью черном жакете, жуткие предсмертные крики зайцев, перепуганная лисичка – и в итоге понял, что не усну. На часах было начало первого ночи. Хотелось выбраться из четырех стен и подышать свежим воздухом. Я встал, оделся, набросил пальто и вышел из комнаты.

На плоских крышах Западного и Восточного крыла было устроено что-то вроде портиков с небольшими навесами. Когда-то туда можно было выйти через двери в разных концах коридора третьего этажа, то теперь открытой осталась только одна, ведущая на крышу Западного крыла; другая была заколочена. Я зажег переносной фонарь и, стараясь ступать тихо, прошел коридором мимо пустых комнат и выхода на чердак, почти физически ощущая настороженную, молчаливую тьму, притаившуюся за закрытыми дверьми.

Ночь была неожиданно теплой – такое бывает порой в конце сентября перед наступлением холодов, когда земля отдает осени последнее, что осталось от солнечных летних дней. Вверху царило смятение: клочья изорванных невидимым ветром серых туч бесшумно мчались по небу бесконечным потоком теней, мелькающих причудливыми очертаниями в тусклом свете изогнутой растущей луны. Но внизу было удивительно тихо, лишь изредка легкое дыхание ветра проносилось над пустошью, отзывавшейся потусторонним шепотом трав.

Уличные фонари уже выключили, и было абсолютно темно, как бывает только вдали от негаснущего марева больших городов; ни месяц, едва просвечивающий сквозь рваные облака, ни крупные звезды, мелькающие в прорехах туч, не рассеивали темноты. Ни луча фонаря, ни звука шагов караульного не было ни слышно, ни видно. Я прошел по крыше вперед и остановился, глядя туда, где сегодня разыгралась охотничья драма; сейчас все было погружено во мрак, и пустошь дышала почти осязаемой тьмой.

Для городского жителя непривычно и не слишком уютно пребывание в камере обскура первобытной, истинной ночи. Я уже собирался вернуться в комнату, когда вдруг услышал странный звук, очень тихий, почти на пределе слышимости. Вот он стал громче; теперь это было похоже на свист или какой-то монотонный напев, исполняемый чьим-то очень высоким голосом. Звук доносился со стороны пустоши; я стал вглядываться в темноту и через некоторое время различил светлое пятно, похожее на тусклую серебристую искру, медленно перемещающуюся во мраке чуть дальше линии возвышенности. Что-то гипнотическое было в этом напеве и серебристом отблеске. Я замер, стараясь расслышать и рассмотреть больше, но тут вдруг лязгнул засов, загремели запоры и заскрипела дверь. Темноту разрезал яркий клин желтого света из открывшейся двери псарни. Я увидел, как Николай вышел наружу и, подняв над головой фонарь, стал всматриваться туда, откуда доносился странный напевный звук. Меня он не замечал. Серебристая искра во мраке как будто приблизилась, стала больше, и мне показалось, что я различаю какой-то силуэт, но он постоянно менял очертания и форму. Тем временем Николай свистнул, и гончие одна за одной выбежали из псарни.

– Ату! – резко произнес он. – Ату!

Тишину мгновенно разорвал многоголосый лай. Собаки бросились в темноту, и Николай, размахивая фонарем, побежал за ними следом. Чем бы ни был серебристый силуэт во мраке, тренированные гончие должны были добраться до него за минуту. Свора исчезла из виду, слышался только яростный лай. Николай успел добежать до линии возвышенности и уже стал спускаться к пустоши, но внезапно напевный звук изменился, взметнулся на миг словно бы очень высоким криком и смолк; серебряная искра исчезла. Собачий лай тоже стих, как будто бы тьма внезапно поглотила всю свору гончих. Николай остановился, взмахнул фонарем, несколько раз свистнул и еще раз крикнул:

– Ату!

В тот же миг я увидел собак: они стремительно возникли из темноты, молча ворвались в желтоватый круг фонаря в руках Николая и с яростным рычанием набросились на псаря. Он страшно закричал, взмахнул руками, но гончие мгновенно повалили его и стали рвать с невероятным остервенением. Псарь катался по земле, истошно крича и пытаясь сопротивляться, но на его руках и ногах висело сразу по две собаки, а остальные впились в живот и лицо. Фонарь выпал у него из рук. Крик оборвался. Я бросился было к выходу с террасы, но внизу зазвучали голоса, ударила дверь, яркие лучи света прорезали тьму, а потом захлопали выстрелы: раз, другой, третий. Судя по звуку, это был «наган» Графа. Раздался собачий визг, потом вой, и «наган» заговорил снова: один, два, три, четыре. Опять завизжала собака. Во дворе нарастала суматоха. Пора было уходить. Я повернулся, и мне показалось, что я увидел на крыше Восточного крыла девичий силуэт в белом платье. После короткой паузы прогремел еще один выстрел, я всего на мгновение рефлекторно отвел взгляд, а когда посмотрел на соседнюю крышу, она была уже пуста.

Часть II. Запад

Глава 6

…Я знаю, что в квартире кто-то есть. Вадим сидит в наушниках за ноутбуком и ничего не замечает, но я не хочу говорить ему об этом, потому что он снова рассердится. Совсем как два дня назад, когда я сказала про это в первый раз. Я его не виню, потому что прекрасно понимаю, как это выглядит.

Все началось с того, что дверь неожиданно оказалась закрыта на ключ. В воскресенье мы выходили из дома, я открыла задвижку и поняла, что заперт нижний замок. Мы никогда не закрываемся на