Пустая комната №10 - Серафина Нова Гласс

подтверждает мое чувство, что он переживает нелегкие времена. Каллум слегка покачивается, когда садится обратно. Раньше он всегда держал все под контролем и тщательно выбирал слова, но сейчас кажется таким же пьяным, как и я. Не могу его винить.

– Я подумала, а не с Розой ли у него был роман.

Каллум смотрит на меня широко открытыми глазами, со смесью удивления и веселья, и мне даже кажется, что он старается не рассмеяться.

– Ясно, – говорит он. – Продолжай.

– Мы знаем, что Эдди – психопат, так? Что, если Генри пытался помочь ей и они сблизились? А потом Эдди узнал об этом и…

Я умолкаю.

– И что?

И в эту секунду я решаю рассказать ему все. Мне необходимо кому-то рассказать, иначе этот груз меня задушит.

– А если Эдди отомстил?

– Анна, я… Я не знаю, что…

Он мягко пытается спросить, какое это имеет отношение к самоубийству, и тут я признаюсь:

– Полиция считает, что это может быть убийством, а не суицидом.

Я произношу это так, словно еще осталось место для сомнений, хотя полиция уверена, что Генри убили. Быть может, я просто не готова заявить это с неоспоримой уверенностью.

– Господи. Что?!

Каллум перемещается к краю дивана, и на мгновение мне кажется, что он хочет взять меня за руку, но останавливается.

– Учитывая послужной список Эдди и роман, такое вполне возможно. Конечно, это всего лишь теория, но больше у меня ничего нет. Боже, чем чаще я произношу это, тем сильнее мне кажется, что я схожу с ума, – говорю я, ставлю пиво на кофейный столик и тру глаза ладонью.

– Господи, нет. Я про то, через что ты прошла. Просто… не могу в это поверить. Вполне понятно, почему ты пытаешься выяснить, кому он перешел дорогу. Я считал, дело закрыто. Убийство, кто бы мог подумать? Господи. – И тут он кладет руку мне на колено. – Мне так жаль. Не могу представить, что ты чувствуешь, – говорит он, и я опускаю свою ладонь поверх его.

Всего минуту я наслаждаюсь утешительным прикосновением, а потом Каллум неловко отстраняется. Откидывается на спинку дивана и вздыхает.

– Роза мне кажется последним человеком, способным завести роман на стороне, – говорит Каллум в стиле пьяного сыщика.

– Тихони умеют удивлять, – возражаю я, и он улыбается.

– Возможно, ты права. Но давай пока считать, что это не она. Я как раз хотел снова извиниться за то, что упомянул ту старшеклассницу, так что, пожалуйста, не делай поспешных выводов.

– Нет, я виделась с той старшеклассницей, и она рыжая. А у женщины, с которой у него был роман, темные волосы – либо темно-каштановые, либо черные.

Каллум выпрямляется и хмурит брови, но потом возвращается к теме.

– Так вот почему Роза, – говорит он.

– Или Касс, – добавляю я, чтобы посмотреть, начнет ли он защищаться, а может, выдаст информацию. – Вы с ней, похоже, близки. Ты точно никогда не замечал ничего такого?

– Мы не близки. Нет, не так – она была очень добра, когда умерла Лили. Подправила цифры, чтобы скостить мне плату за месяц аренды, и попросила всех жильцов пару недель приносить мне еду. Никто ее об этом не просил, она просто решила, что так надо, понимаешь? И вот однажды она рассказала мне о своем бывшем и проблемах с деньгами. Тогда я попытался ей помочь. Просто выслушал и согласился, что мужчины – мерзавцы. Вот, собственно, и все. Мне кажется, что в тех разговорах, когда она рассказывала о – как там его… – Риде, она призналась бы. Упомянула бы о другом возлюбленном, особенно если это не какая-то случайная интрижка. А ты говоришь, что речь о любви, и я просто…

– Может, ты и прав. Я видела в ее телефоне кучу пропущенных звонков от тебя, когда забирала из участка, вот и подумала, что вы близки, – продолжаю я, все еще надеясь выудить что-нибудь еще, вдруг он проговорится.

– Касс просила проведать ее, потому что в тот вечер собралась на вечеринку, где будет ее бывший, и, когда она не пришла домой и не ответила на мой звонок в одиннадцать вечера, хотя сама просила позвонить и спасти ее при необходимости, я забеспокоился. Как любой нормальный человек. Вот и все.

В его словах есть смысл, и он вовсе не обязан мне ничего объяснять. Я просто хотела убедиться, что он ее не прикрывает. Не знаю, каким образом, но этот роман наверняка связан со смертью Генри, так что, по крайней мере, тут могла быть ниточка, за которую стоило потянуть, но нет. Я склоняюсь к тому, что это не Касс. Как-то не вяжется.

– А как насчет Моники? – спрашивает Каллум.

– Хм…

– Пойми меня правильно, я не хочу сказать ничего такого, но она… довольно откровенно вела себя со мной через пару минут после знакомства. А когда я встал, даже схватила меня за задницу, так что…

– О боже, нет.

Он тут же извиняется.

– Нет, не извиняйся. Я прекрасно понимаю, почему ты так говоришь. Но просто… Она замужем. Да, она ведет себя вот так, но это совершенно безобидно. Для Генри Моника была как сестра. Если честно, она ему не особо нравилась. Он считал ее раздражающей и эгоцентричной. Нет. Я никогда бы…

Но я умолкаю и впервые размышляю о такой возможности.

– Ладно, – говорит Каллум. – Ты права. Я лишь пытаюсь помочь. Я ее не знаю и уверен, что ты права.

– Да. Точно. Это не она.

Он придвигает по кофейному столику еще одно пиво. Я с улыбкой беру его. Каллум улыбается в ответ.

– Прости, – говорит он.

– Не извиняйся. Я уже не знаю, что и думать.

– Я хорошо понимаю твои чувства. Ну, конечно, по-другому… Когда умирает любимый человек, это кажется совершенно немыслимым, все вокруг больше не выглядит… реальным. Все теряет смысл. Ты живешь, пытаясь протянуть еще один день. Бо`льшую часть времени даже не знаешь как. И хочешь лишь одного – спать, а когда просыпаешься, не сразу вспоминаешь, что произошло, и теперь твоя жизнь стала вот такой, а потом переживаешь все заново, как будто это произошло только что. Я знаю. Понимаю.

Он и правда понимает. Каллум единственный, кто понимает, – не мои родители, не друзья или полиция. Только он, мы вместе разделяем ту же боль. Не пытаясь сдержаться, не задаваясь вопросом, как поступила бы, если бы не напилась, я, к собственному удивлению, наклоняюсь и целую его.

На мгновение Каллум деревенеет, и я понимаю, что шокировала его, но затем он целует меня в ответ. Я обхватываю его за плечи, и он прижимается ко мне. Кажется, я