По острым камням - Ирина Владимировна Дегтярева

вести пропагандистскую работу. Их адепты, едва высовывали голову, тут же контрразведчики утыкали их физиономиями в пол тех нор, в которых они, как навозные жуки, копошились, мастерили смертоносные СВУ, веря в свой черный халифат или банально — в деньги, власть и наркотики.

Кто ставил задачу взорвать полицейский автомобиль, ни Джанант, ни Горюнов не знали. Но Петр рассудил, что эта операция в чистом виде в русле идей халифата, как говорится, а-ля натурель.

Цель — полицейские пенджабского спецназа. А народ у места взрыва — это те, кто шел к мечети. Место взрыва находилось как бы на задворках мечети. Отсюда виднелся высокий забор и верхушки минаретов, белоснежные на солнце. Но дым от горевшего серого полицейского автобуса уже застилал безмятежный вид.

И откуда только взялись эти люди? Прибежали из-под эстакады. И полиция взялась из ниоткуда. Видимо, на соседней улице стояла еще одна их машина. И ведь кто-то слил игиловцам информацию о том, что полицейский спецназ будет здесь, позади мечети, на этой улице, напоминающей промышленную зону с высоковольтными проводами, наверное, позволяющими освещать мечеть по вечерам и ночам.

Горюнов не сразу понял, что происходит, когда его схватили сзади за воротник. Первым инстинктивным движением было освободиться, и он легко бы так сделал, если бы краем глаза не заметил серую полицейскую форму. На улице появились полицейские и бойцы в форме защитного цвета. Петр не удивился, насколько оперативно среагировали на взрыв местные силы правопорядка. Он замешкался, прикидывая, стоит ли вырываться из рук полицейского, но в итоге решил не трепыхаться. Убежать вряд ли удастся, а сопротивление полиции — слишком серьезно. Потом не отговоришься. Образ тихого смиренного туриста из Ирака предпочтительнее.

Однако тревога, взорвавшаяся в душе, пожалуй, посильнее, чем взрывное устройство килограммов на пятьдесят в тротиловом эквиваленте, ехидно подсказывала, что нехорошо оказаться арабу из Ирака рядом с местом взрыва. А если еще возьмут и Джанант из того же Ирака, а если им попадутся ребята с той виллы, пусть и местные, но, допустим, не успевшие сбросить улики, указывающие на их принадлежность к «Вилаяту Хорасан» и на связь со смертником…

Петр не стал сопротивляться и даже сильно возмущаться на грубое обращение полицейского, заломившего ему руку. Он только сделал робкую попытку «уладить на месте», сказав по-английски, что он иностранец, не уточняя иракское происхождение, вежливо сообщил, что турист и его посольство станет беспокоиться, если он попадет в полицию. Он еще лепетал, что испугался взрыва, однако, к его удивлению, полицейский оказался не прост.

— Ты ведь араб? — спросил он по-английски.

«Нечем крыть», — подумал Горюнов, в кармане которого лежал иракский паспорт. Он лишь кивнул. И через пару часов оказался в камере лахорской тюрьмы или камеры предварительного заключения.

«Один шайтан, — заключил Петр, морщась от вони и вглядываясь в темень большого помещения, где копошились десятки людей. — Один шайтан, как называется эта клоака. Как из нее выбираться?»

Но тут же отложил этот вопрос на неопределенное время. Он старался не упираться и не мыслить лихорадочно, отыскивая выход из тупика. Начинал поиск вариантов выхода только тогда, когда переставал паниковать и внушал себе, что дыра, в которую он угодил, не тупик, а уютный закуток, где он, вполне вероятно, пересидит еще большие беды. В конце концов, полицейские, не стеснявшиеся в Пакистане применять крайние меры, могли его пристрелить на улице, доведенные до отчаянного положения талибами и другими группировками, а теперь и даишевцами, скрестившими мечи в конкурентной борьбе с талибами. Вот только за гарду меч игиловцев придерживали и направляли проворные ручонки церэушников.

Присмотревшись, привыкнув к полумраку, Горюнов увидел два узких зарешеченных оконца вдалеке, они выглядели как подслеповатые глаза больного человека. Он пошел на их свет, переступая через тела людей, лежащих на подстилках, на бетонном полу. На него никто не обращал внимания. Тут царила апатия и страх, притупившие и любопытство, и все остальные чувства. Каждому было только до себя.

Вместе с Горюновым привели несколько человек, схваченных как и он, на улице у мечети. Петр услышал арабскую речь около тех крошечных окон и пробирался туда. Все, что находилось у него в карманах, полиция выгребла, в том числе и сигареты, подвергнув его изощренной для курильщика пытке. Но он умел терпеть и это, вопреки мнению окружающих, особенно Саши, якобы он не в состоянии отказаться от табака.

Мелькнувшую мысль о Сашке он отогнал стремительно, не позволяя себе подобных воспоминаний. Теперь он снова только Кабир Салим из Багдада и ничего в его взгляде при допросах не должно указывать на сомнения, неправду и посторонние мысли. Надо смотреть честными глазами, твердить одно и то же, не отступая от своей легенды ни на шаг.

Он нашел свободное место и присел на сомнительного вида матрасик, прикидывая, как долго будет действовать первая таблетка от малярии. Прислушивался к разговору арабов. Один из них, если судить по диалекту, был из Басры, значит, «соотечественник». Второй, судя по репликам, местный, но арабского происхождения.

Тот, из Басры, поносил всех и вся. И местную полицию, что понятно, учитывая, где находится этот человек, и ДАИШ… Петр еще усерднее стал вслушиваться, прикрыв глаза, изображая, что притомился. Хотя никого не волновал новый постоялец сего грустного заведения. Да и видно было плохо, все таяло в серых сумерках, едва подсвеченных разреженным светом из двух окошек-гляделок.

— Я говорил этому придурку, — ругался араб, — миллион раз говорил, что не бывает даровый хлеб, а тем более никто не станет давать сотни долларов неизвестно за что. Нет, он решил влезть в ДАИШ. И ладно если бы в наш, иракский, так нет, в Пакистан поперся. В какой-то сомнительный «Хорасан». Отец велел ехать за ним. В результате — я здесь, а его, как мне сказали, бросили в общую яму после теракта и проведенного следствия. Тело Джассема никому не нужно, близким даже не подумали отдать. Для них террористы — падаль. — Он вздохнул в темноте. — Да так, собственно, и есть. Они уже не нужны родителям и близким, своей стране, а врагам и подавно. Я обычный каменщик. На кой мне все эти бандюганы?

— А как же ты сюда-то попал? — с сомнением спросил собеседник из темноты, не слишком веря, опасаясь, что каменщик — подсадная утка, провокатор, вызывающий на откровения простачков.

— Я же парень настырный. Поперся по тому же адресу, что нашел в компьютере, в переписке брата. Ну, там мне и рассказали о гибели Джассема, да простит Аллах ему грехи. Предложили и мне вступить в их ряды вместо брата. Я их только успел послать, как в окошко влетела какая-то штуковина и так шарахнула и замигала, ослепила, что