Самая страшная книга, 2014–2025 - Ирина Владимировна Скидневская

всегда. Да и выражать какие-либо эмоции глаза не могут. Это всего лишь покрытый слизью шарик с цветным пятном посередине – какие эмоции? За них отвечает мимика лица – брови, рот, носогубные складки, в конце концов…

Марина терпеть не могла эти его рассуждения – жаловалась, что он на корню убивает все обаяние книги. Кирилл же возражал, что он всего лишь ратует за правду и прозу жизни.

И вот теперь он понял, как ошибался.

Ужас продрал его до печенок, скрутил в тугой узел желудок и заставил мочевой пузырь сжаться и расслабиться. В паху намокло и потеплело. В этот момент Кирилл не отвечал за свое тело, да и вряд ли вообще ощущал его – взгляд был прикован к жутким глазам, что глядели на него из темноты. Да и глядели ли? Вряд ли можно было подобрать слово, которое хотя бы приблизительно описало то, что делали эти глаза. Смотрели? Таращились? Пялились? Они вынимали душу, выжигали внутри все теплое и живое, заливая внутрь расплавленный лед – скажи раньше кто-нибудь Кириллу, что ему на ум придут такие сравнения, он бы рассмеялся этому человеку в лицо. Но сейчас, превратившись в натянутый нерв, в обнаженный комок животного ужаса, он понимал, что иных слов, могущих описать то, что совершали эти глаза, нет.

Что-то хрустнуло и упало на пол.

Кусок челюсти с желтыми гнилыми зубами. На обломках костей еще дрожало розоватое слизистое желе.

Кирилл даже не смог заорать – из раззявленного рта вырвался только сип. Не смог и сразу убежать – на негнущихся ногах сделал шаг назад, потом еще и еще… И лишь когда сумрак снова стал сгущаться над жутким существом, он заставил себя развернуться и побежать.

За спиной шуршало – словно кто-то тащил что-то тяжелое. Существо не издавало ни звука – но Кирилл понимал, чувствовал, ощущал всем телом, что оно там, позади, гонится за ним. В ушах шумело, сердце колотилось где-то в висках, в груди булькало, а легкие разрывало от жгучего воздуха – но Кирилл продолжал бежать, понимая, что каждая секунда может стать для него последней.

Луч света остервенело метался перед ним, не сколько помогая, сколько мешая, вызывая к жизни миражи, искажая размеры и расстояние. Казалось, что из-за каждого выхваченного светом угла на него таращится мертвый бомж – высохшее лицо отдельно от окровавленного мяса головы, заскорузлые пальцы вцепились в кирпич, синюшный язык жадно трепещет в предвкушении…

Шуршание не отставало.

Знакомый удар в лоб, от которого Кирилл на этот раз споткнулся и упал на колени – и в стороны полетели обрывки резинки, а луч света с тихим шорохом ускакал на землю.

Кирилл рванулся было в попытке поймать фонарик, но краем глаза уловил движение в темноте. Он отшатнулся в сторону, прижавшись спиной к стене – что-то хлюпнуло, и он провалился назад, упав навзничь, больно ударившись затылком. На лицо посыпалась кирпичная крошка, волосы слиплись от плесени и влаги, футболка набрякла холодным и склизким.

Это была небольшая ниша, образованная выпавшими когда-то – или разворованными – кирпичами и сгнившей известкой. Кирилл поместился там, как в коконе, прижав колени к подбородку и свернувшись в комочек.

Сердце колотилось так, словно хотело выскочить из груди – о, теперь он смог по достоинству оценить и этот штамп! Шумное прерывистое дыхание предательски вырывалось из пересохшего горла – и Кирилл заткнул рот кулаком, чтобы не выдать себя.

Оно выползло медленно, подтягиваясь на десятке щупальцев-лапок, вытягиваясь и снова сжимаясь. Три глаза – каждый вращается отдельно от остальных – обшаривали каждую щель. Кирилл сжался и вдавился в нишу, закрыв глаза ладонью. Ему казалось, что если он еще раз встретится взглядом с этим чудовищем, то его нервы уже не выдержат – он вскочит на ноги с истеричным смехом и сам бросится в объятия этих отвратительных лап.

Шуршание прозвучало где-то совсем рядом и затихло.

Кирилл осторожно глянул между пальцев.

Оно склонилось над фонариком. Огромное, бесформенное, не принадлежащее ни к одному из известных Кириллу видов существ. Лапки-щупальца аккуратно ощупывали фонарик, дохлый котенок постукивал лбом по земле, волосы, свисающие с осколка черепной коробки, подметали пол.

Фонарик перекатывался то на один бок, то на другой, луч света хаотично метался, выхватывая то бездонный провал пасти, то покрытую вязкой слюной жевательную пластину – у существа не было зубов, только два сплошных костяных выступа, из-за которых его пасть словно скалилась кровожадной и жуткой ухмылкой, – то длинные, все в жестких волосках и мембранах, сяжки, подрагивающие и словно пробующие воздух на вкус.

Кирилл сильнее вбил кулак себе в глотку – до боли в растянутых мышцах челюсти.

Существо начало озираться, продолжая пульсировать и менять очертания. Сяжки вытянулись вперед, и существо стало поводить ими, делая загребающие движения, словно гнало к себе воздух. Эти пассы гипнотизировали, заставляя раскачиваться им в такт. «Сюда, сюда, сюда…» – возникло у Кирилла в голове. Он подался вперед, неотрывно следя глазами за движениями сяжек, ком вязкой слюны застыл в горле, каждый мускул задрожал от напряжения…

Перед глазами снова мелькнула выпотрошенная и насаженная на щупальце тушка котенка. Один глаз вытек, и пустая глазница таращилась на Кирилла с каким-то немым укором.

Наваждение спало, и Кирилл, судорожно сглотнув, глубже вжался в нишу, чувствуя, как мягко подаются под его спиной мох и плесень. В нос ударил запах затхлости и гнили.

Пожилой коммунальщик, который проверял трубы в прошлом году, рассказывал, что когда-то, лет пять назад, по весне и осени подвал превращался в непролазную вонючую топь. Потом пол кое-где приподняли, стоки заделали, а на лужи махнули рукой, решив, что со временем высохнут сами. Видимо, Кирилл сейчас попал как раз в одну из так и гниющих с того времени ниш – и то ли ее запах, то ли тень, то ли поглощающая звуки влага скрывали его от существа. До поры до времени.

Масса над фонариком вытянулась, достав практически до потолка подвала.

– Мяу? – жалобно спросила она.

Кирилл затаил дыхание.

Существо подняло щупальце и резко ударило по фонарику, вколотив его в песок и грязь. Тонкий пластик хрустнул, и свет погас, погрузив подвал в кромешную и давящую темноту. Кирилл зажмурился, ожидая, что вот-вот, сейчас, эта тварь нащупает его, коснется – а потом наколет на себя, выпотрошит, превратит еще в одну иссохшую приманку. Он будет болтаться на одном из его мерзких волосатых щупалец – точь-в-точь как несчастный котенок, высосанный до капли, пустотелый, слепо тараща пустые глазницы.

Шуршание приблизилось.

В