Эпоха крови и пурпурных слез - Эдди Кан

как Ли Хан, – это чудовища из моего. Они опасны для тебя не меньше, чем Саджа или тэса для меня. Пожалуйста… – Голос предательски задрожал, когда из глаз снова потекли слезы. – Не надо больше…

– Не проси меня о таком… – спокойно начал Джин, но Мирэ вскипела.

– Да послушай же ты наконец! – Она окончательно сорвалась, осознавая, что то, чего начала бояться совсем недавно, настигало ее с пугающей скоростью. Тело прошиб озноб.

До всех этих событий Мирэ существовала ради работы, вдвоем со своим одиночеством, которое защищало ее от лишних тревог. Так было спокойно и безопасно. Но все изменилось слишком быстро. В одночасье привычный уклад перевернулся с ног на голову, и Мирэ впустила в свою жизнь посторонних людей, которые стали ей дороже всего. Обретя нечто столь ценное, как и любой человек, она хотела это сохранить. Боялась потерять. И вот это случилось. Сначала Сон-Хо, теперь Хан чуть не избавился от Джина. Мирэ казалось, что она все время бежала по скользкой дорожке, но оказалось, она давно упала и катилась куда-то в пропасть.

– Я не хочу, чтобы из-за меня снова кто-то страдал! Мне все время страшно! – закричала она, впадая в состоянии аффекта. Сердцебиение участилось, и воздуха стало нещадно мало.

Надеясь достучаться до Джина, Мирэ сжала в руках лацканы его пиджака и тряхнула Сонга что есть силы, но он только прикрыл глаза и шумно вздохнул. Мирэ вновь бросило в дрожь, эмоции били через край. Она готова была ударить Джина по лицу, лишь бы он изменил своему упрямству и прекратил переживать за нее.

– Почему люди, которые дороги мне, страдают из-за меня?! – задыхаясь от слез, кричала Мирэ. Она снова сжала ладони в кулаки и бесконтрольно начала бить его. – Я все порчу! Лучше бы Хан убил меня…

– Не смей этого говорить, – строго проговорил Джин, мягко накрывая ее руки своими. – Этот человек хуже тварей из моего мира. Он не смел прикасаться к тебе.

– Какая же я дура! – оттолкнув Джина, Мирэ схватилась за голову, ничего не слыша и не видя вокруг. Сжав кулаки, она бесконтрольно ударила сама себя. – Почему это происходит?! Я не хочу больше видеть смерти! Не хочу быть их причиной! Лучше бы умерла я!

Мирэ не понимала, что происходит, ее выворачивало от злости и страха. Тело не подчинялось разуму. Она била себя, пока не почувствовала на своих руках уверенную хватку, которая вынудила ее остановиться. Джин мягко, но решительно придержал ее за руки, чтобы она не навредила себе, но из-за его попыток помочь Мирэ снова затрясло в безудержном приступе.

– Почему ты пришел?! Если бы Хан меня там зарезал, ты бы не был в опасности! Не хочу, чтобы тебе пришлось… – Мирэ не успела договорить. Джин легким движением взял ее лицо в свои руки и притянул к себе. Без лишних слов он накрыл губы Мирэ своими.

Это было легкое, но настойчивое прикосновение, которое заставило Мирэ тут же замолчать и потерять ход времени и мыслей. Если Джин хотел таким образом прекратить ее истерику и успокоить, у него получилось. Все произошедшее и происходящее словно схлопнулось, как мыльный пузырь. Она крепко уцепилась за Сонга, как за якорь, не боясь пойти на дно вместе с ним, хотя прекрасно знала, что он вытащит ее из любой пучины.

– Ты ни в чем не виновата, – проговорил Джин ей в губы, и Мирэ последовала за его голосом, всем телом подавшись вперед. – Просто дыши. Ничего не бойся.

Соскользнув с тумбы, Мирэ вплотную шагнула к Джину, отчаянно нуждаясь в поддержке. Она прижалась к его груди, чувствуя тепло его ладоней. Сонг крепко сжимал ее в руках, постепенно углубляя поцелуй. Потянувшись вверх, чтобы обнять его шею, Мирэ что-то задела локтем, и когда на них обрушился мощный поток теплой воды, поняла, что это был вентиль душа.

Вода ударила сверху, приминая волосы и одежду. Мирэ чувствовала, как с каждой каплей с нее стекают грязь, кровь и слезы, как скручиваются в спирали страх и сомнения, уходя в сливное отверстие. Отпустив шею Джина, она заскользила ладонями вниз по его груди, спускаясь к животу. Вытащив из его брюк край рубашки, она забралась ладонью под нее и аккуратно нащупала на горячей коже широкую царапину от пули.

Стоило Мирэ коснуться раны, Джин тихо зашипел ей в губы. Она поняла, что Сонг обманул ее насчет своего состояния. Это был непорядок, по крайней мере, не тот, на который она надеялась после его обнадеживающих слов.

Подначивая или наказывая Мирэ за неосторожность, Джин легко закусил ее нижнюю губу, склоняясь над ней все ниже. Она выгнула спину, поддаваясь ему, и подставила лицо под струи воды, которые норовили смыть с них обоих оставшуюся одежду.

– Вылечи ее… – сбивчиво приказала Мирэ и легко пробежала пальцами рядом с царапиной на боку Джина, чувствуя, как напряглись мышцы его живота и как скривились его губы в дразнящей улыбке.

Сонг крепче обвил Мирэ и потянул на себя, ей оставалось только надеяться, что он позаботится о себе сам, без ее нотаций. Вон вжалась ему в бедра и ощутила его желание через ткань брюк. Задохнувшись от вспышки чувств, Мирэ потянулась к пуговицам на рубашке Джина, не в силах себя контролировать.

– Остановись… – умоляюще прошептал Сонг, мягко разорвав поцелуй. Он наклонился и губами коснулся мочки ее уха, затем спустился к шее, покусывающими движениями оттягивая кожу, что заставляло Мирэ дышать урывками от нарастающего возбуждения.

– Почему? – Она обвила его за шею одной рукой, второй жадно сжала голову, притягивая к себе, чтобы он не смел отстраниться.

– Если ты этого не сделаешь, – прерываясь на паузы ради того, чтобы губами прижаться к ее ключицам, протянул Джин, – я не смогу остановиться тоже.

Шум воды оглушал. Мирэ не поняла до конца, то ли это сильный напор, то ли руки Джина стянули с нее жалкую блузку. Как пена, тонкая ткань сползла с ее тела и упала в ноги, надувшись пузырями от влаги и пара. Мирэ почувствовала прикосновения воды обнаженным верхом, ей показалось, что из душевой сетки бьет кипяток.

– Не останавливайся, – всхлипнула она, когда почувствовала губы Джина на яремной ямке. Он легко коснулся ее плеча и подцепил пальцами бретельку лифчика. Тот сполз, оголяя грудь, к которой тут же прикоснулись горячие губы Сонга.

– Ты уверена? – Казалось, Джин пытался убедить себя, а не Мирэ. Но она, вопреки его словам, впервые за проклятый день была совершенно в себе уверена и знала, чего действительно хочет здесь и сейчас. Ее мучили испепеляющая, ядовитая боль, скорбь