Самая страшная книга, 2014–2025 - Ирина Владимировна Скидневская

процентов людей хотя бы раз видели или слышали глюки. Из них почти пятьдесят процентов до конца жизни верят, что видели что-то по-настоящему. Ну, знаете, призраки, выглядывающие из шкафов, таинственное свечение в окнах пустого дома, волк с человеческой головой и так далее. У трех процентов из этих людей глюков не было. Они видели что-то на самом деле. Другой вопрос – что именно. Вампиров, оборотней, обнаженных русалок оставьте, пожалуйста, себе. Их не существует.

Тогда что?

Я, к примеру, услышал крики людей, которых давно убил.

Они кричали, когда были еще живы. Перед смертью я давал каждому наораться вдоволь – это главное, ради чего я убиваю. Однако после смерти никто кричать не может. Факт.

Головы мертвецов – одиннадцать жертв за семь лет – лежат в стеклянных сосудах. Должно было быть двенадцать, но одна жертва сбежала, и я пока не собрался с силами (морально и физически), чтобы заполнить образовавшуюся пустоту.

Двенадцатая орала очень громко. Ей было больно до омерзения. Я видел густую кровавую пену на ее губах. Как ей удалось выбраться? Мой просчет. Расслабился, думая, что жертва бессильна, что она всего лишь комок боли и не способна трезво мыслить. Если бы вам прокалывали бедро раскаленной струной от гитары (Ми), вы бы думали о чем-то рациональном? Вряд ли.

А она думала. Девушка с волосами цвета морковного сока. Ей хватило ясности ума, чтобы дождаться, пока я сосредоточусь на струне и запахах паленого мяса. Она как-то очень быстро дотянулась до газового ключа (каюсь, ошибка: положил его не на табурет, а на пол) и ударила меня в висок. Шрам на всю жизнь. Хорошо хоть не вышибла глаз (в тот момент я действительно думал, что у меня вывалился правый глаз!). Боль была такой силы, что я на какое-то время отключился. Пришел в себя, когда рыжей бестии след простыл. Вернее, след-то как раз оставался – яркие капли крови, тянущиеся из подвала на лестничный пролет, потом к двери подъезда. Я выскочил следом, не зная, как далеко девчонка могла убежать. Мне даже показалось, что вот сейчас я открою двери, а на крыльце уже стоят полицейские.

Следы крови терялись в слякоти дождливой ночи. Я обошел все дворы, заглянул в подъезды и подвалы, исследовал остановки, подземные переходы, спуски в метро. Моя девушка пропала.

Наверное, она умерла где-нибудь, как кошка, в безлюдном и тихом месте, чтобы ее никто и никогда не нашел. По крайней мере я точно знаю, что до дома или полиции она не добралась. Жалею только о том, что ее чудесная рыженькая голова не оказалась в двенадцатом сосуде. Теперь пустое место на полке каждый день напоминает мне о чудовищном промахе и невосполнимой утрате. Разве я найду еще одну такую же? Вряд ли.

Одиннадцать сосудов, одиннадцать голов. На лицах мертвых женщин навсегда застыли гримасы боли. Рты открыты. Когда я убивал каждую из них, они орали. Их крики – единственное, что я вообще могу слышать. Даже самый громкий крик для меня звучит не громче шепота. Но это, черт возьми, божественные звуки. Они открывают врата в совершенно новый мир.

Я глухонемой от рождения. Жуткий диагноз, сломавший жизнь родителям. Я-то сам не очень понимал, что это трагедия. Я никогда не слышал звуков и не мог их произносить. Моя реальность изначально была искажена, протекала в другой плоскости, нежели реальность так называемых обычных людей. А вот родители изрядно помучились. Когда мать говорила: «Я жизнь на тебя положила», она нисколько не преувеличивала. Так и было.

Они продали трехкомнатную квартиру, купили однушку, а оставшиеся деньги пустили на лечение и адаптацию. Я не должен был считать себя ущербным.

У них, надо сказать, получалось. Мой искаженный мир был хорош. Я в некотором роде был счастливее многих детей. Мне позволяли капризничать без повода, никогда не ругали, относились ко мне терпимее, чем к другим. Много всего такого, поверьте. Хорошее детство.

Мама уволилась и таскала меня на процедуры. У людей всегда есть надежда на лучшее. Одиннадцать моих жертв до самой смерти надеялись выбраться живыми, даже когда я начинал резать им шеи. Мама тоже в некотором роде была жертвой. Я ничего не знал о ее прошлой жизни, но когда вырос и просматривал альбомы с фотографиями, понял, что родители, в общем-то, были счастливы до моего рождения. Много путешествовали, увлекались кино, имели друзей. А потом… Кажется, мы ни разу не выезжали за пределы Москвы до самой маминой смерти. А из друзей я видел разве что тех, кто имел отношение к медицине.

Очень часто я слонялся без дела по торговым центрам, бродил среди магазинов, пялился на экраны с рекламой, читал вывески. Мне очень нравились уличные музыканты. Я стоял и смотрел, как они играют. Кто на чем – на барабанах, гитаре, флейте, скрипке. Я не слышал музыки, но ощущал такт, дрожь, вибрации. Особенно меня завораживала одна девушка с электрогитарой. Пальцы ее левой руки так ловко бегали по струнам, будто были единым целым. Это был танец длинных красивых пальцев, танго гитарных струн. Они создавали у меня в голове какие-то свои звуки, позволяющие хотя бы немного разбавить вечную тишину.

Как-то я уговорил родителей купить мне гитару. Они не поняли зачем, но не отказали. Я потратил почти полгода, чтобы научиться играть. Это было славно, если учитывать, что я не слышал звуков, издаваемых гитарой. Струны я настраивал при помощи тюнера в телефоне, а аккорды учил по видеоурокам. До шестнадцати лет я понятия не имел, умею ли вообще играть так, как играют нормальные люди. Что за звуки издает мой инструмент? Похожи ли они на музыку? Но сама по себе игра на гитаре как-то здорово заряжала позитивом. Было у нее еще одно свойство – она помогала неплохо зарабатывать.

В шестнадцать детство кончилось. За год до этого родители развелись, папа умотал в другой город к какой-то новой жене, а потом мама тихо умерла во сне. Я вдруг остался один на один с огромным миром, в котором не привык жить. Тут-то и выяснилось, что родители слишком хорошо обо мне заботились. Я ни разу не задумывался о том, что мир заточен под людей слышащих и умеющих разговаривать.

Люди не обращают внимания на глухонемых. В крайнем случае – торопливо отходят в сторону или проявляют непонятную заботу, в которой я не нуждаюсь. Пришлось очень быстро адаптироваться. Хорошо, что был Интернет – верный друг и помощник. Он подсказал, что в скором времени ко