Самая страшная книга, 2014–2025 - Ирина Владимировна Скидневская

чем-то пряным – как маринующееся в имбире мясо для шашлыков. Она попыталась на ощупь найти ручку ведра, но перчатка лишь скользила по чему-то влажному и липкому. Ленка покачала ведро за край, потянула – оно оказалось странно тяжелым, словно в нем валялись не десяток картонок да горсть яблочных огрызков, и никак не поддавалось, лишь качалось туда-сюда, как приклеенное. Она рванула ведро на себя, и то оторвалось от пола с глухим чпоком, точно вместо дна у него была присоска. Ленка потянула, потащила, вытаскивая его из-под раковины. «Дедка за репку, бабка за дедку», – мелькнуло у нее в голове. Жучка за внучку, кошка за Жучку – эх! Еще один рывок – и ведро вылетело, сбив Ленку с ног.

А потом покатилось по полу, разбрасывая свое содержимое.

Ленка визжала недолго – пока не сорвала голос, а из глаз не потекли горячие колючие слезы. Только тогда она смогла присесть на корточки – дрожащие ноги уже не держали, а стол, на который она взлетела в долю секунды, ходил ходуном. Ведро валялось на боку, упершись в холодильник. А по всему полу, корчась и извиваясь, шевелились огромные, с локоть длиной, розоватые с белесыми прожилками черви. «Мусор, – мелькнуло в голове у Ленки. – Мы не выкидывали мусор». Ей приходилось видеть и дождевых червей, и опарышей, и даже разных других личинок – дед был заядлым рыболовом и хотел приохотить к этому занятию и любимую внучку, – но о таких она никогда даже и не слышала.

А еще этот писк. Высокий, пронзительный, от которого запульсировало в висках и заломило в затылке – откуда он? Спазм сосудов? Реакция на испуг? Или его издают эти розовые черви, эти кусочки парного мяса, что тыкаются безглазыми и безротыми мордочками в пол в поисках то ли еды – то ли ее, Ленки?

Она осторожно стянула с ноги тапочку и швырнула ее в червей. Их было так много, что не требовалось и целиться – тапочка перебила одного из них аккурат в середине. Червь задергался в судорогах, из него вытекло что-то белое и густое. В воздухе запахло едким и больничным.

– Вот тебе, – просипела Ленка, стягивая с ноги вторую тапку. – Вот…

Что-то мягкое и липкое легло на ее плечо, нежно погладило шею и осторожно, но настойчиво сдавило горло. Ленка дернулась, высвобождаясь.

– Олежк… – начала она и осеклась.

Она сидела на столе лицом к двери. Это никак не мог быть Олег.

Мягкое и липкое снова погладило ее – на этот раз по спине, от затылка до копчика. Потом снова легло на плечи – и сжало, словно… пробуя на вкус. Ленка затаила дыхание, чувствуя, как по спине бегут мурашки, а на руках дыбом встают тонкие волоски. Она боялась пошевельнуться, чтобы не разозлить этого… неизвестного. А ведь это человек, правда ведь, человек? Кто еще здесь может быть? Наверное… ах да, наверное, это тот самый риелтор! Решил пошутить! Ведь ключ может быть только у него! Ах так…

Она резко вывернулась из влажных объятий и обернулась.

Крик замер в горле, застряв удушающим комом.

Над ней нависало нечто. Огромное, пульсирующее, розовато-белое – оно было похоже на оживший кусок мраморной говядины, кусок, который потерял свою форму и теперь тщетно ищет ее. Существо то вытягивалось, превращаясь в подобие червя, то сжималось в плотный ком, то выстреливало в стороны щупальцами. Такое же безглазое и безротое, как и те, что корчились на полу, оно поводило головой, будто нюхая, пробуя воздух.

Ленка тихо пискнула и отодвинулась в сторону. Бежать было некуда: с одной стороны эта тварь, с другой – пол, кишащий червями. Хотя черви – это ведь скорее противно, чем опасно, правда? Во всяком случае, как Ленка уже успела проверить, они смертны… Она отодвинулась еще чуть-чуть, готовая опустить ногу на пол и, зажмурившись, рвануть к выходу, давя эту вязкую и хлюпающую – а она ведь будет хлюпать, правда? – массу…

Чудовище вытянулось, заглядывая ей через плечо, – и дрогнуло, дернулось, взметнулось, издав горестный вопль, который взорвался у Ленки в голове, вывернул ее наизнанку, встряхнул и перемешал все внутренности.

И угасающим сознанием Ленка поняла: «Это был ее ребенок».

Семь лет спустя

– Енка, – шепчет Олег. Он стоит на пороге комнаты, пошатываясь и подергивая головой. Его одежда неряшлива, а ширинка расстегнута – но от грузчика в супермаркете не требуется опрятности. Он не пьет, не прогуливает – а то, что от него иногда несет гнилью и сладковатой тухлятиной, – так на продуктовом складе еще и не так воняет.

Он уже оставил деньги за квартиру в почтовом ящике – риелтор заберет их и отошлет хозяевам. Еще месяц они могут жить здесь.

– Енка, – повторяет он.

Логово из грязной, мятой ветоши, пропахшей потом, гниющей кровью и мочой, оживает. Волна дурного запаха накатывается на Олега – а вместе с ней и величайшая тоска, выжимающая его досуха, как старое мокрое белье.

Ленка широко разевает рот, полный сгнивших, шатающихся зубов, и начинает беззвучно кричать. Во всем доме выбивает пробки, от стен отслаиваются почерневшие, заплесневевшие обои, в углах квартир, площадок и лестниц сгущается непроглядная тьма и начинает извергать из себя призрачных, колеблющихся в вонючем мареве тварей.

Бабка Зоя слышит этот крик – и ухмыляется. Ухмыляются и все семьдесят пять мертвых Матильд. Скалится поросший мхом и источенный водой и червями собачий череп в дальнем скотомогильнике. И далеко-далеко, в тысяче километров, просыпается и бьется в судорогах, грызя казенную больничную подушку, совершенно седой паренек.

Ленка кричит и кричит – а зубы выпадают из лунок и усеивают пол, как рисовые зерна. Олег медленно, на плохо гнущихся ногах подходит к ней, опускается на колени и начинает собирать эти зубы. Потом осторожно вставляет их обратно ей в рот. И долго-долго гладит по голове, что-то бормоча плохо повинующимися губами.

А вокруг них пульсирующим розовым ковром шевелятся черви. Они порождают отчаяние и тоску, боль и безысходность – но именно здесь и сейчас они учатся еще одному.

Настоящей любви.

Елена Щетинина

Стрекот

Перова просматривала данные с цифрового нивелира, когда в ее палатку ворвался Сергей Комарин и взволнованно выпалил:

– Нина Андреевна, вы не поверите, что засек коптер!

Перова глянула на коллегу: растрепанные волосы, заросшее щетиной мальчишеское лицо, лихорадочный блеск глаз – казалось, Комарин совсем не изменился за три года их знакомства. В первой же совместной экспедиции он поразил ее упорством и работоспособностью, и когда месяц назад встал вопрос о