Самая страшная книга, 2014–2025 - Ирина Владимировна Скидневская

В темном углу снова что-то шевельнулось – на сей раз безмолвно.

Лешка затаил дыхание, так и оставшись стоять на цыпочках, не в силах ни двинуться вперед, ни отойти назад.

Тьма в углу снова стала ворочаться, уплотняться – тихо-тихо, без единого шороха или всхлипа. Медленно и плавно высунулся тонкий отросток, напоминающий щупальце, коснулся линолеума, пробежался вправо-влево, словно проверяя, нет ли препятствий, а потом спрятался обратно.

И из темноты выдвинулось оно.

Теперь оно двигалось уверенно, быстро – и абсолютно тихо. Как будто призрачная тень от несуществующих за окном веток – если бы тень была такой… такой плотной, такой блестящей и такой живой. Луна освещала бугрящиеся мышцы, ходившие ходуном, кольца мускулов, помогающие телу сжиматься и снова расправляться – точь-в-точь червяк. Но червяк невообразимо большой, невозможно толстый, червяк, который мог в любую минуту снова выпустить щупальца или растечься по полу тонким слоем – червяк, ползущий к матрасу, на котором только что спал Лешка.

Лешка хотел было крикнуть, но страх сжал его горло, лишь вырвался тоненький сип.

Теперь существо тыкалось в его матрас, аккурат в то место, где когда-то лежала Лешкина голова. Казалось, оно нюхает или лижет – если бы ему было чем нюхать или лизать: на гладкой… коже? шкуре? … не было ни единого выступа, ни одной дырочки, которые можно было бы принять за ноздри или рот. Оно заползло на матрас, втянулось под одеяло и забарахталось там.

Лешка сделал неуверенный шаг вперед. Босая пятка чмокнула, оторвавшись от линолеума.

Барахтанье под одеялом стихло.

Лешка повел глазами вправо-влево. До двери он добежать не успеет, да и матрас лежит совсем рядом, существо преградит ему путь. Выпрыгнуть из окна – даже ценой сбитых маминых горшков – тоже не получится: пятый этаж. Спрятаться? Но где? Он бросил взгляд на платяной шкаф. Шкаф… Шкаф… Нет… Нет!

Одеяло дрогнуло, и из-под него высунулся блестящий отросток.

Лешка рванулся к шкафу, распахнул дверь, быстрым гребущим движением выкинул на пол кучу одежды с полки – и юркнул внутрь, дернув за собой створку. И одновременно с хлопком двери что-то мокро шлепнуло по ней.

Лешка замер. Внутри, конечно, не было ни ручки, ни выступа, за которые можно было бы удержать дверь, – только большая замочная скважина, сейчас зияющая пустотой. Лешка сунул в нее указательный палец – он вошел с трудом, ободрав кожу и зацепив заусеницы, – согнул его и потянул на себя. Дверь прижалась плотнее.

Что-то стало ощупывать ее с той стороны – будто по дереву били мокрым полотенцем. Дверь дергалась в расшатанных петлях и жалобно поскрипывала. Лешка изо всех сил тянул ее на себя.

Что-то липкое и холодное коснулось кончика его пальца, точно лизнуло. Кожу чуть защипало. Потом коснулось еще и еще – на этот раз с силой. Кожу стало жечь. Холодное давило на его палец, проходило по нему с усилием – словно пыталось разжать, вытолкнуть обратно, соскрести. Резкой болью пронзило ноготь, по нему потекло что-то теплое.

Лешка молчал и не шевелился, лишь тянул дверь на себя.

Последний удар – такой силы, что на Лешку сверху упал шуруп из петли, – сотряс шкаф, и все стихло.

Лешка прислушался. Ему казалось, что он может разобрать какое-то шлепанье, или хлюпанье – так звучит мокрая тряпка, которой возят по полу. Звук отдалялся, пока не растворился в тишине.

Лешка чуть-чуть – буквально на волосок – приоткрыл дверь.

Вовка продолжал безмятежно посапывать. И не подозревая, что над ним, извернувшись вопросительным знаком, нависло червеобразное существо. Оно слегка покачивалось вперед-назад, то приближаясь к раскрытому Вовкиному рту, то отстраняясь обратно. Лунный свет играл на наплывах слизи.

Лешка прикусил губу – и промолчал.

Существо качнулось еще раз – и резко, бесшумно метнулось на Вовку.

Вовка сипло охнул. Его тело выгнулось дугой, босые пятки забарабанили по кровати, ссучивая одеяло вниз. Существо медленно втягивалось в его раскрытый рот, разрывая щеки – Лешка видел, как на них словно распустились темные влажные цветы. А потом что-то забурлило, как пенится и вырывается из-под закрытой крышки кипящая вода. Под Вовкой расплылось пятно – и тот обмяк.

Лешка молчал.

А потом закрыл дверь шкафа.

Лифт никак не шел – кто-то держал ногой дверь, и та беспомощно хлопала где-то на десятом этаже. Виктор Геннадьевич перебрал в уме все известные ему ругательства и даже успел придумать кое-какие новые, но громко негодовать пока не рисковал, поздний вечер как-никак, еще прилетит по шее от какого-нибудь разбуженного придурка.

– Падла, – прошипел он и стукнул кулаком по кнопке. Подниматься пешком он не хотел – болела скрюченная застарелым ревматизмом спина, хрустели артритные колени, да и просто из чувства протеста. Торопиться ему было некуда, дома никто не ждал – а вот взглянуть в бесстыжие глаза хулигана и сказать пару ласковых ну очень хотелось.

На лестнице, на площадке у мусоропровода, послышался шорох.

Виктор Геннадьевич сделал шаг в сторону и вгляделся в полумрак.

Там стоял мальчишка. Босоногий, в мятой пижаме с машинками. Штаны его были перепачканы в чем-то темно-буром.

– Эй, парень? – Виктор Геннадьевич удивленно воззрился на него. – Что-то случилось?

Мальчишка, толстый увалень лет десяти, поднял на него мутный взгляд. Лицо его, вымазанное багровой жижей – варенье из банки жрал, поросенок? – ничего не выражало.

– Ты это… – пенсионер пытался подобрать слова, да и вообще сообразить, что он имеет в виду под «это»: опекать пацана, по всей видимости нанюхавшегося клея, ему не хотелось, но сказать что-то требовалось для успокоения совести. Поэтому он бормотал это «что-то», попутно яростно давя на кнопку лифта и надеясь, что тот придет раньше, чем мальчишка, например, разревется и попросит помощи. – Иди домой, а? Поздно уже ж…

Мальчишка наклонил голову набок и неловко дернул рукой.

– Вот-вот, – согласился Виктор Геннадьевич. – Иди-иди.

Мальчишка дернул второй рукой, а потом спустил ногу на ступеньку вниз. Делал он это как-то странно – преувеличенно медленно и мягко, словно вместо костей и мяса пижамные штанишки были набиты ватой.

«Дурачок, что ли?» – мелькнуло в голове у Виктора Геннадьевича. Он не очень хорошо знал всех здешних жильцов – в спальном районе квартиры то и дело шли на съем, так что знакомиться с теми, кто все равно съедет через полгода-год, казалось излишним. Но детей в подъезде было не так уж и много: картавый и шепелявый первоклассник Лешка с пятого этажа, четырнадцатилетняя оторва Лизка, с двумя сережками в левом ухе, с девятого, да еще с