Усадьба Сфинкса - Константин Александрович Образцов

В тот вечер я был единственным провожающим юной баронессы фон Зильбер, покидающей Усадьбу Сфинкса. Она уезжала поздно; за несколько минут до отбоя ко мне постучали, я открыл: на пороге стояла Марта. От нее исходил резкий химический запах моющих средств, и в полумраке коридора она выглядела как гостья из мертвецкой.

– Мария Аристарховна зовут, – лаконично сообщила Марта.

Белый автомобиль, как и неделю назад, подали к южной террасе. Мы с Машенькой неспешно сходили вниз по ступеням. Усадьба нависала позади нас каменной глыбой в полнеба; окна были черны и блестели, будто полные слез глаза гигантского паука, и только в Западной башне ярко светилось окно кабинета фон Зильбера.

– Скажите, я высокомерная? – спросила вдруг Машенька.

Я удивился вопросу.

– Один человек сказал мне недавно, что я очень высокомерная, а еще пустышка и ничего из себя не представляю. Как вы думаете, это так?

– Вовсе нет, – заверил я.

Мы подошли к машине. Водитель сидел за рулем, и я открыл дверь.

– Берегите себя этой ночью, – сказала Машенька. – Во время бури в Усадьбе небезопасно.

Она потянулась вперед, как будто хотела обнять на прощание, и я тоже подался навстречу, и то ли темнота ночи стала тому причиной, то ли неловкость движения, то ли случайность, мгновенное совпадение, то ли все вместе разом, но абсолютно неожиданно для меня наши губы встретились и соприкоснулись.

В следующий миг дверца автомобиля захлопнулась и красные фонари замелькали, удаляясь, во мраке. Я повернулся и стал медленно подниматься по лестнице. В голове была пустота, похожая на черное зеркало.

В комнате на подушке меня ждал конверт, пропитанный сладковатым цветочным ароматом. Я начал улыбаться, еще когда раскрывал его, и ничего не мог с этим поделать. Внутри оказался маленький голубоватый цветочек, из тех, что до первого снега продолжают бороться за жизнь среди сухих трав на осенних полях, и записка знакомым, неуверенным, но старательным почерком: «Ты мое приливное воздействие Юпитера». Я опять ощутил тепло, проливающееся на сердце горячим медом, но больше не стал отгонять это чувство.

Я взял конвертик, положил его в ящик стола рядом с первым, только теперь заметив, что машинально выдвинул ящик левой рукой и ничего не почувствовал. Боль в плече исчезла, как будто ее не бывало.

* * *

Буря обрушилась сразу после полуночи, едва огромные часы в деревянном футляре, похожем на гроб, в который заключено само время, с надсадным скрипеньем и хрипом возвестили о ее наступлении двенадцатью протяжными ударами, звучащими подобно надтреснутому медному колоколу. Под натиском ветра и потоками ливня грохотало железо ветшающей кровли, скрипели и трещали стропила, деревянные балки стонали на разные голоса, как шпангоуты угодившего в шторм корабля, внутри которого команда скелетов отплясывает данс макабр меж катающихся в трюме от борта к борту пустых бочонков с высохшим амонтильядо. Усадьба Сфинкса содрогалась от шпилей на куполах башен до гранитного основания, и казалось, будто она вот-вот сорвется с возвышенности и отправится дрейфовать сквозь ненастную мглу. Вокруг нее, сокрытые непроницаемой тьмой, бесчинствовали стихийные духи, швырявшие в дребезжащие окна полные пригоршни холодных дождевых капель. Тяжелые двери, замкнутые железными запорами, сотрясались ударами одушевленного яростью урагана; большие и малые сквозняки врывались внутрь сквозь щели в неплотно прикрытых старинных рамах, и бестелесными привидениями со свистом и воем носились через комнаты, залы и коридоры. Каминные дымоходы превратились в гудящие трубы исполинского органа, на котором ветер, словно обезумевший музыкант, исполнял зловещую партитуру неистовой бури, выдувая целые тучи черной сажи и серого пепла.

Я сидел в Библиотеке и при свечах, чье пламя пугливо вздрагивало и колебалось всякий раз, когда чувствовало прикосновение проникших в Усадьбу призрачных сквозняков, этих незримых эмиссаров бушующего снаружи ненастья, читал комментарии Теодора Асинского к текстам «Халдейских оракулов», но мысли мои постоянно отвлекались от чтения, соотнося услышанное сегодня от Машеньки с личными наблюдениями.

После треволнений первой недели, в несколько дней которой уместились драматическая охота, бал, сабельный поединок и выяснение отношений с первой любовью посредством кухонного ножа и пистолета, моя жизнь в Усадьбе несколько успокоилась; можно было бы даже сказать, что она вошла в некое нормальное русло, если бы понятие нормального не противоречило так явно самому моему пребыванию здесь. Я системно приступил к решению задачи, которая привела меня в эти стены, преуспев пока только в понимании, что все будет гораздо сложнее, чем представлялось вначале. Пару раз я имел разговоры с фон Зильбером: изложил ему некоторые соображения по безопасности – довольно пустые, рассказал о предпринятых мерах по поиску осведомителя – полностью выдуманных, выиграл таким образом для себя немного времени и сохранил почти неистраченным кредит доверия, решив до поры не выдавать Веру, но оставить такую возможность для крайнего случая. Мое место в социальной системе Усадьбы определилось, и достаточно выгодно: Аристарх Леонидович оставался пока благосклонен; с Графом установилось некое подобие дружбы – уверен, что он, как невольник чести, теперь определял наши отношения именно так; Обида Григорьевна, оценив диспозицию, сменила высокомерно-прохладный тон на заискивающий, Дуняша заглядывала в глаза, прочая прислуга, разве что кроме Марты, явно меня побаивалась, и даже Петька бросил свои подначки с попытками подловить и при каждом удобном случае сообщал окружающим о том, что мы с ним «не разлей вода» или что-нибудь еще в этом роде.

Возможно, мне так казалось, но после объяснения с Верой, начатого эффектной схваткой на чердаке и закончившегося в ее комнате, наши отношения как будто бы потеплели и в них меньше стала чувствоваться настороженность, которая несомненно присутствовала, несмотря на все воспоминания, вальсирование и накладывание мне спаржи за завтраком. Я не обольщался: Вера была профессионалом и в случае необходимости без колебаний, хотя и не без сожалений, убрала бы меня с дороги, и знала, что нельзя рассчитывать на что-то иное с моей стороны, – но мы сделали шаги друг другу навстречу, а это чего-то да стоило. Хотя Вера и советовала держаться в стороне от тайн Усадьбы, не касающихся непосредственно моей миссии, кое-что мне не давало покоя, поэтому однажды после отбоя я постучался к ней в дверь.

– Расскажи мне, чем занимается Вольдемар у себя в лаборатории.

– Ты не успокоишься, да? – она вздохнула и закатила глаза. – Послушай, чем конкретно он там занимается, я действительно не имею понятия, но уж точно не мичуринскими опытами, как людям несведущим любит рассказывать Аристарх. В общем, год назад здесь время от времени появлялись