Ведун - Александр Владимирович Мазин

А вот Дедко не испугался. Подержал тишину сколько надо, а потом молвил негромко:

— Мне в зверя перекидываться невместно. Я — ведун. Я вот тебя, пожалуй, обращу. Поревешь зиму мишкой-шатуном, может, по-людски со старшими говорить научишься. А может, и не научишься, ежели на рогатину кто возьмет.

— Врешь! — усомнился богатырь.

Меча он не опустил.

— Доводилось тебе, человече, видеть, как топор сам собой пляшет? — спросил Дедко. — Знаю, не видел. Но слыхал. Так вот знай: и меч сплясать может. Хоть он с серебряной насечкой, хоть без. — Так что ты гордость прибери, человече, и железо спрячь, — и, внезапно подбавив в голос силы: — Спрятать мечи немедля!

Богатырь вложил клинок в ножны. Другие — тоже.

И переглянулись, удивляясь, что послушались.

А чему тут удивляться. Дедкову слову нечисть да звери повинуются. Хотя с людьми иной раз посложнее.

Но не с этими. Только с теми, в ком страха нет.

— Где мед? — прикрикнул Дедко на Мальца, а когда тот подал наставнику кружку, ведун спросил уже вполне добродушно: — А теперь говори, почто нужен я князю изборскому.

— Коли знаешь, кто послал, так должен знать и почему! — недовольно проговорил старший из воев. — Мне не ведомо.

— А что ж тебе ведомо?

— А взять тебя да привести пред кньяжи очи!

— Взять меня не в твоей власти. — Ведун усмехнулся недобро.– Меня и здешний-то князь только попросить может.

Вои мрачно молчали. Видно, прикидывали, как Дедку обратать да при этом самим не сгинуть.

— Что ж, у вашего‑то своих ведунов нет? — спросил Дедко.

— Есть, как не быть, — ответил старший. — Да куда им до твоей славы.

Подольстился.

— Ладно, — смягчился Дедко. — Приду. Только уж сам. А вы ступайте. Да передайте князю вашему: благодарность должна быть по труду моему. Уразумел?

— А, может, с нами поедешь? — не сдавался воин.

— Поехали с нами, мудрый человек! — вступил второй.– Повозку те наймем. Поить‑кормить будем от пуза. Поехали!

— Не человек я — ведун! — отрезал Дедко. — Пешком приду. Сам! Князя своего обнадежьте. Да не бойтесь, ничё дурного он вам не содеет. Простит. А теперь — вон. Пока не передумал!

И три богатыря поспешно покинули избу. Бежали оружные — от старика.

«А я — под лавку!» — устыдился Малец.

— Чё ж от тебя надо изборскому князю? — чуть погодя спросил ученик. — Ведаешь?

— Да все то ж, — Дедко махнул рукой. — Небось, сгубить кого замыслил тишком. Потому и за мной послал, дальним. Свои-то могут и проболтаться.

— А вдруг он тебя убьет? — испугался Малец. — Чтоб ты не проговорился…

— Не убьет, — уверенно ответил Дедко. — Тех, кто при жизни за Кромку ходит, людишки и по смерти боятся. Думают: такого убьешь, а он после смерти из Нави выйдет и отомстит.

— Правда, что ли?

— Может, и правда, может, и нет, — пожал плечами Дедко. — Умру — узнаю. А ты собирайся давай. Поснедаем и пойдем. Надобно нам от этих не сильно отстать. А то они конные, а мы нет. Поторопимся.

— Конные? — удивился Малец. — А где ж их лошадки?

— В сельце оставили, — сказал Дедко. — Ко мне — побоялись. Вдруг испорчу? Вои, малой, лошадей своих пуще женок любят.

* * *

Бурый поглядел на черный комок на дне глиняной плошки. Глянешь: кусок смолы, не более. А истинным зрением посмотришь… Страшно.

Правде научил его Дедко. Страх повелевает всеми. Внятный, невнятный, видимый, невидимый. Страх — он везде и всегда. Явь — его мир. Мир страха. А в ком страха нет, тот ей, Яви, не подвластен. Ни силам ее, ни властям, ни богам. Однако ж и явь — не его. И живым такого назвать нельзя. Не жизнь он, а нежить.

Глава 7

Глава седьмая

Идти до Изборца пешком всю дорогу не пришлось. Обоз подвернулся. Купец ведуну не отказал. Дал место на повозке и даже кормить обещался. Взамен Мальца обязали помогать с лошадьми. Дедку ни о чем не просили, однако он сам отплатил: вылечил язву у одного из холопов и заговорил больной зуб самому купцу, за что тот подарил Дедке хорошие новые сапоги. Тоже сам. Дедко платы не просил.

— Люди торговые, — сказал он после Мальцу, — бывают двух нравов. Одни за резану удавят и каждой медяшке счет ведут. Другие верят в свою удачу, по мелочам не выгадывают и одаряют щедро. Они думают: барыш и так не мал, а будет еще больше. Так зачем крохоборничать?

— А кто богаче? — заинтересовался Малец.

— То по-разному, — ответил Дедко. — Но щедрые — счастливее. А нашему повезло, что он такой. Спросил бы серебра за подвоз, получил бы серебро. И только. А теперь жизнь получит.

— Это что ж, он от своего больного зуба помереть мог? — спросил Малец.

— От зуба — нет. Но мог. Метка Морены на нем. Была.

— Ты снял! — восхитился Малец. — А ему почто не сказал?

— А зачем? Он — человек. Ничего такого не видит, не чует. Решил бы, что вру я. Да и не снимал я ничего. Сама ушла, как только он нас принял. Видать, провинился он в чем-то перед Хозяйкой. А может судьба поменялась. Там поглядим, что выйдет.

Вышло второе.

Изловить купца хотели. Семеро корел. Подкрались ночью. Хотели тишком, да не получилось. Дедко учуял, разбудил вовремя купца обозных. Встретили стрелков стрелами. Шестерых подбили, седьмой корел ушел. Недалеко. Дедко его заплутал и в топь завел. Подарил болотнику.

Ладно получилось. А без Дедки взяли бы обозных врасплох.

Издали Мислав изборский, Сволотой[1] прозванный, гляделся грозно: борода широкая, шапка высокая, бархатная, жемчугом шитая, рубаха верхняя — из неведомой блестящей ткани, плащ красный, сапоги узорчатые, пояс золотой, а на поясе меч в ножнах, что камнями так и сверкают.

А вот вблизи князь оказался — не очень. В плечах перекос, глаз дергается, суставы пальцев раздуты и покорежены. Такой рукой меч не удержать.

Дедко князю поклонился… сдержанно. Мальца, однако, заставил — в пояс.

— Ученик мой, — сказал. — Помру, на мое место станет.

Первый раз он так — о Мальце.

Только без толку. Князь все