Ведун - Александр Владимирович Мазин

О чем говорили, ведун пересказывать не стал. Посадил Мальца травы растирать для зелий, а сам ушел куда-то и явился только к ночи, злой-презлой.

— Дедко, я голодный, — всё же не утерпел, пожаловался Малец.

Дедко зыркнул зверем, выскочил из клети, а когда вернулся, рявкнул:

— Со стола всё — прочь!

Малец поспешно прибрал всё со стола на ларь.

Только закончил, как появились княжьи челядины. Яств принесли — на десятерых. И не простой снеди, а, видать, с княжьего стола, потому что приправами пахло такими, коих Малец никогда не нюхал. Да еще стол льняной скатертью застелили.

Только вот воняло от челядинов страхом так, что даже этот диковинный запах перебивало. А Малец даже загордился. Видел, что не только Дедку боятся, но и его тоже. Пусть немного совсем, но то ли еще будет.

— Вот мне более делать нечего, как о твоем брюхе радеть, — проворчал Дедко, глядя на лопающего всё подряд Мальца. — Сам не мог холопов позвать?

— Ну я…

Малец хотел сказать: «Да кто ж меня слушать станет?»

Но понял: стали бы.

— Поешь и со мной пойдешь, — буркнул Дедко. — Думал: брать тебя, не брать, но вижу — пора. Скоро тебе силу принимать. Пора тебе поглядеть, каково это: Морене служить. И каковы есть власти-правители тебе поглядеть полезно. И как с ними управляться — тоже.

— Как будто земляной зверь выел, — пробормотал Малец, разглядывая лоснящиеся от влаги стены и вдавленные в почву круглые камешки.

— Не зверь, — отозвался Дедко. — Вода это. Река.

И верно. На дно похоже. Такое жарким летом бывает, когда речки превращаются в ручейки.

— А куда вода делась?

— Увели ее.

— Кто ж реку может увести, да еще подземную? — не утерпел старший из воев. Любопытный оказался.

— Ранешние могли, — снизошел до ответа Дедко. — Что тут допрежь жили. Были среди них… умельцы. Не нам чета.

— Ужель тебя посильней? — с уважением спросил гридень.

— Куда мне, — усмехнулся Дедко.

— Далеко еще? — недовольно проговорил князь.

«Вот нетерпеливый, — подумал Малец. — На руках несут, а он все равно ворчит».

Не нравился Мальцу князь изборский. Воняло от него. Болезнью, страхом, злобой. Как от больного старого зверя.

— Уже, — Дедко остановился, пропуская воев вперед. И Мальца придержал. — Здесь, княже.

Факелы высветили пещерку шагов полсотни длиной и чуть поменьше — поперек. Посреди — большой плоский камень. Вокруг — с дюжину поменьше.

Вои закрепили факелы, поглядели на князя.

Было их пятеро. Четверо — гридь, пятый — молодой совсем, безусый. Но странный. Старается глядеть гордо, будто сам князь, но уверенности в нем нет, и остальных вроде как побаивается.

— Бери! — коротко приказал князь.

И пятеро матерых набросились на шестого, молодого. Скрутили вмиг, раздели догола, опрокинули на большой камень животом вниз.

— Это что ж они творить будут? — Малец попятился, но был остановлен цепкой хваткой Дедки.

— Не они, — проскрипел ведун. — Мы.

— Ты, ведун, помни: никому ни слова! — строго произнес князь.

— Я — ведун, — хмыкнул Дедко. — Твои б не проболтались.

На лицах у воев выразилось: была бы их воля — порвали бы Дедку на четыре части. А потом каждую — еще на четыре.

Только воля — не их.

— Руки, ноги, голову держать, не отпускать, — велел Дедко воям. — Упустите — пропал ваш князь. Душа его в Ирий не уйдет. Здесь навек останется. — Потом ухмыльнулся: — Угадайте: из кого он тогда силу тянуть станет?

Князь захихикал. Ему понравилось. Вои еще больше помрачнели. Видать, представили, какой из их князя дух получится. Ох и злющий. Нет, эти не отпустят.

Дедко присел на большой камень, похлопал молодого по голой спине:

— Больно будет, — пообещал он. — Душу вынуть — не занозу. Но ты кричи. Госпоже моей боль да крики — любы. Малый, зелье давай!

Окунул палец в горшочек и проложил коричневую дорожку вдоль хребта меж лопаток.

Молодой закричал.

Малец ему посочувствовал. Он знал, что это за кашица. Похожей ему Дедко когда-то глаза запекал. Только вот зачем он молодому спину мажет — непонятно. Зелье это душу из тела никак вывести не может. Наоборот, от него, если с приговором правильным и в правильное время, душа только крепче в тело прорастает и открывает в нем то, что прежде затворено было. Вот как, к примеру, Мальцово умение в темноте видеть.

Но жжется оно знатно. Будто железо раскаленное. А Дедко — хоть бы что. Пальцем берет — не поморщится даже.

Дедко рисовал, молодой орал, но биться не мог. Пристращенные ведуном вои держали его крепко.

Старый князь глядел и слушал с неподдельным интересом.

Молодой умолк, когда Дедко дорисовал последний знак.

— Сомлел? — осведомился князь.

— Ушел, — строго сказал Дедко. И воям: — Всё. Отпускайте. Бездушные не трепыхаются. — И уже князю: — К Морене ушел. В Ирий отправлять я не умею, я тебя предупреждал.

— Да хоть куда! — махнул князь искривленной кистью. — Давай уже скорей меня — в него!

И распахнул рубаху, обнажая белую грудь, покрытую редким седым волосом.

— Ну это просто.

Дедко достал нож. Свой, ведуний. Но к удивлению Мальца, не тот, что душу вытягивает, а тот, который — жизнь.

Дедко воткнул ножик князю в грудь. Рот у того открылся, глаза стали какие-то удивленные… Но сразу потускнели.

Вои глядели настороженно. Предупрежденные видно, убить князя они не помешали. Но руки держали на мечах.

Дедко наклонился к груди убитого, пошептал чуток и медленно вытянул нож.

Крови не было, хотя попал нож точно в сердце.

Вои удивились. Малец — нет. Дедко у живых кровь заговаривал. У мертвых — еще проще.

— Эй, ведун, а этот чего? — спросил любопытный вой, что спрашивал о прежних людях. — Когда он встанет?

— Экий ты быстрый, — проворчал Дедко. — Ты когда на ногу отсиженную встанешь, и то она не сразу вес примет. А тут — тело целое. Да еще не чужое. Три дня не менее, пока встать сможет. А соображать начнет не раньше новолуния. Да и то вряд ли всё вспомнит. Помогать ему надо будет, подсказывать. Вы ж не дураки. Сами должны понимать.

— Да ясно