Полное собрание историй о привидениях - Монтегю Родс Джеймс

самой гостинице и остановился как-то раз, в пору своей юности, один мой знакомый, а именно мистер Томсон; он прибыл туда погожим весенним днем из Кембриджского университета, ища уединения и сносных условий проживания, чтобы без забот посвятить досуг книгам. Он нашел там и то и другое, ибо хозяин гостиницы и его жена делали все возможное, дабы угодить своему единственному постояльцу. Мистер Томсон занял просторную комнату на втором этаже с видом на дорогу – ну а с тем, что ее окна выходили на восток, пришлось смириться: в конце концов, дом был добротный и теплый.

Дни его потекли мирно и однообразно: по утрам он работал, после обеда гулял по окрестностям, вечерами перекидывался парой фраз с жителями округи или служащими гостиницы за стаканчиком бренди с водой (модного в ту пору напитка), снова какое-то время читал или делал записи и затем отправлялся в постель. И он был не прочь провести так весь месяц, которым располагал, – настолько спорилась у него работа и столь чудесный выдался апрель в том году (полагаю, это был тот самый год, что назван «восхитительным» в сводках погоды Орландо Уистлкрафта).

Как-то, прогуливаясь, мистер Томсон направился по северной дороге, уходившей вверх и пересекавшей общинный выгон, или пустошь, как называл его местный люд. В тот ясный день, когда Томсон впервые двинулся упомянутым путем, его внимание привлек какой-то белый предмет в нескольких сотнях ярдов слева от дороги, и ему захотелось непременно узнать, что бы это могло быть. Вскоре он уже стоял рядом, разглядывая белокаменную глыбу кубической формы, напоминавшую основание колонны, с квадратным отверстием в верхней грани. Точно такой же камень можно увидеть по сию пору на Тетфордской пустоши. Тщательно осмотрев находку, мистер Томсон минуту-другую обозревал окрестности – пару колоколен, красные крыши коттеджей, окна, бликовавшие на солнце, безбрежную морскую гладь, которая то и дело тоже поблескивала и мерцала, – после чего отправился дальше.

Вечером в баре, посреди разговора о том о сем, он поинтересовался, откуда взялся на пустоши белый камень.

– Старинная штуковина, доложу я вам, – отозвался мистер Беттс, хозяин. – Еще никто из нас не родился на свет, а ее туда уже поместили.

– Так и есть, – подтвердил другой собеседник.

– Камень покоится на высоком месте, – заметил мистер Томсон. – Рискну предположить, что в прежние времена там находился маяк.

– В самую точку! – согласился мистер Беттс. – Я слыхал, что его было видать с кораблей; но что бы это ни было, оно давным-давно разбилось вдребезги.

– И к лучшему, – добавил еще кто-то. – Старики сказывали, это был несчастливый знак… для рыбаков, я имею в виду.

– Почему же? – спросил Томсон.

– Ну, сам-то я его не видал, – уточнил говоривший, – но у них, у стариков-то, были такие чудны́е идеи насчет него… я бы сказал, странные идеи, и не удивлюсь, если они сами его и сковырнули.

Ничего более внятного мистеру Томсону разузнать не удалось; компания, и без того немногословная, на этом умолкла, а когда разговор возобновился, речь пошла о деревенских делах и посевах; говорил главным образом мистер Беттс.

Свои оздоровительные прогулки по окрестностям Томсон предпринимал отнюдь не каждый день. Как-то раз он, несмотря на отличную погоду, заработался за письменным столом аж до трех часов пополудни. Тогда Томсон потянулся, встал и вышел в коридор. Напротив была дверь в другую комнату, далее располагалась лестничная площадка, за нею – еще две комнаты, одна из которых выходила окнами на задний двор, а вторая – на юг. В южном конце коридора имелось окно, и Томсон направился к нему, на ходу размышляя о том, что негоже пренебрегать моционом в такой великолепный день. Однако работа в данный момент была для него важнее всего остального, и он решил, что отдохнет минут пять и снова вернется к своим трудам, а эти пять минут потратит (Беттсы вряд ли стали бы возражать) на осмотр соседних комнат, куда ему до сих пор ни разу не случалось заглядывать. В гостинице, казалось, не было ни одной живой души, кроме прислужницы в баре: стоял базарный день, и, видимо, все скопом подались в город. В доме царила полная тишина, вовсю пригревало солнце, первые мухи жужжали между оконными рамами. И вот он двинулся на разведку. В комнате напротив не обнаружилось ничего примечательного, кроме разве что старинной гравюры с изображением Бери-Сент-Эдмундса; в двух других комнатах по его стороне коридора, светлых и чистых, оказалось лишь по одному окну, тогда как в номере Томсона их было два. Оставалось осмотреть последнюю комнату на этаже – юго-западную, прямо напротив той, где он только что побывал. Она оказалась заперта, но исследователя разбирало неодолимое любопытство; убедив себя, что там, куда так легко проникнуть, не может скрываться никаких компрометирующих тайн, он попытался открыть замок ключом от собственного номера, а потерпев неудачу, пустил в дело ключи от трех других комнат. Один из них подошел, и дверь отворилась. Взору Томсона предстали два окна – на юг и на запад, – сквозь которые в комнату лились яркие и жаркие солнечные лучи. Ни ковра на голом дощатом полу, ни картин на стенах, ни умывальника – единственным предметом обстановки была кровать в дальнем углу, железная кровать с матрасом и валиком в изголовье, покрытая стеганым одеялом в голубоватую клетку. Самое безликое помещение, какое только можно себе вообразить, – и тем не менее в нем было нечто такое, что заставило Томсона очень быстро и очень тихо прикрыть дверь, после чего он, дрожа всем телом, привалился к подоконнику в коридоре. Под одеялом кто-то лежал – и не просто лежал, а шевелился. Это, без сомнения, был кто-то, а не что-то – на валике безошибочно угадывались очертания головы; и притом его сплошь, сверху донизу, скрывало одеяло – а ведь с головой, как известно, накрывают только мертвецов; однако же он не был по-настоящему мертв, поскольку одеяло на нем колыхалось и ходило волнами. Если бы Томсон увидел подобное в сумерках или в неверном свете свечи, он мог бы успокоить себя тем, что это – игра воображения. Но при дневном солнце ошибиться было невозможно. Что же ему теперь делать? Перво-наперво – во что бы то ни стало запереть дверь. Томсон на цыпочках подошел к ней, приник ухом и, замерев, прислушался: вдруг изнутри донесется тяжелое дыхание – и все разъяснится самым прозаическим образом? Нет, в комнате царила полная тишина. Слегка дрожавшей рукой он вставил ключ в замочную скважину, повернул его, раздался щелчок – и в тот же миг мягкие, неуверенные шаги начали приближаться к двери с другой